9. ДЮЙМОВОЧКА

Однако, уже выходя на улицу, где вовсю светило солнце и сновали по-летнему полураздетые и оттого ещё более реальные люди, он начал ругать себя за свою, как теперь казалось, неоправданную горячность. "Чего я подхватился, в самом деле? Какой-то чудак от скуки решил подшутить и набрал первый попавшийся номер, а я, как последний дурак… Зачем я сбежал с работы?" Но беспокойство не поддавалось голосу разума и совсем не собиралось исчезать от этих его мыслей. "Может быть, это и сумасшедший, – сказал он себе, – но он совершенно определённо знал, кому звонит и с кем разговаривает". Владимир вспомнил, что за всё время их разговора незнакомец ни разу не обратился к нему по имени. "Ну и что? Он знает про дом в Чёрной!.. Ах, перестань, про этот дом слышало с полсотни твоих знакомых! Всё верно, но разве кому-то из них придёт в голову развлекаться таким странным образом? Да и признайся себе, будь честным, – этот звонок совсем не похож на шутку…"

Снова и снова Владимир проигрывал в голове недавний безумный диалог и слишком многому в нём не находил объяснения.

…Я был отличным плотником, и ты скоро в этом убедишься…

"Чёрт, что он имел в виду, когда говорил это?! Если этот парень (мужик? старик?) и был сумасшедшим, то сумасшедшим, который в полной мере осознаёт, чего хочет. Ладно, пусть так, и чего же он хочет? Отнять дом? Каким образом? Он ведь не требовал, чтобы я убирался оттуда или что-нибудь в этом роде. Он просто хотел дать понять… что он хозяин. Да, именно так! ОН ХОЗЯИН! А кто же в таком случае я? Кто тогда мы? Постояльцы? Ха! Но постояльцы не платят таких денег! Э нет, шалишь, ничего у тебя – приятель! – не выйдет! Я это так не оставлю. Ты влез в мою жизнь, ты оскорбил меня, и ты за это поплатишься! Кто бы ты ни был – я найду тебя! И тогда… тогда…"

Владимир не знал, что он тогда с ним сделает, но что он обязательно сотворит что-нибудь ужасное – в этом он не сомневался. Ему представился старый пропойца с сорокалетним стажем курильщика ("эти жуткие звуки в трубке – как будто у него вся гортань изглодана раком в последней стадии"), он вдруг ясно увидел его грязно-серую, больную и увядшую кожу на небритых щеках, отёкшие слезящиеся глаза загнанного жизнью человека, – и самым страшным наказанием, какое он мог сейчас придумать для этакой руины, было следующее (Владимир уже отчётливо видел, как он это делает): он срывает с ноги негодяя его вонючую портянку (а что такой человек всю свою жизнь проходил в портянках и кирзовых сапогах – это несомненно) и запихивает её липкий и скользкий ком прямо в его подлую глотку.

От этой неожиданной и слишком уж живой картины его передёрнуло, и он увидел себя идущим по улице по направлению к дому.

"Стоп! Дома мне делать нечего. Во всяком случае, сейчас".

Он задумался. Уйти с работы было делом одной секунды. Невольный порыв – и он вылетел из офиса как пробка. А что теперь? Куда?

Ленка планировала (и наверняка уже затеяла) большую стирку, она жутко не любит, когда кто-то находится дома в такие моменты полной её отрешённости и самоотдачи. Она уходит с головой в работу и страшно злится, когда у неё перед глазами маячит сын или муж. В это время лучше не попадаться ей на язычок – не оберёшься.

Сейчас она уже наверняка стянула с кроватей все простыни, наволочки и пододеяльники, выгребла всё детское супергрязное, теперь бельё навалом или уже рассортированное на несколько огромных куч лежит в прихожей, а сама она, вся – в предвкушении великой схватки за чистоту и порядок, засыпает в машину стиральный порошок и заливает воду.

Серёжку, скорее всего, она выпроводила на улицу, и тот гоняет теперь по кварталу на своём новом велосипеде.

Итак, домой нельзя. Куда?

Владимир давненько завёл привычку не откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Morgen, morgen, nur nicht heute, sagen alle faule leute – как говаривала его мама – завтра, завтра, не сегодня, так лентяи говорят. Всю свою жизнь он был лентяем, однако постоянно (и, как ему казалось, небезуспешно) боролся с этой своей слабостью.

Сегодня у него появилось одно новое дело, которое требовало скорейшего разрешения. Он понимал, что должен что-то предпринять, но ещё не вполне понимал – что. Он и с работы-то убежал не потому, что испугался этого чудака – чёрт с ним! – просто нужно было всё выяснить и разведать. "Да, разумеется, так ведь не может продолжаться долго, так вообще не может продолжаться! А что если хриплоголосый позвонит снова? Да ещё, не дай бог, – домой". От этой мысли Владимиру стало не по себе. Он осознал, что произойдёт, если трубку снимет Лена. О нет, об этом лучше не думать! И даже если к телефону подойдёт он сам – он же не сможет разговаривать, пока она сидит рядом или просто находится где-то поблизости!

Но тут ещё одна мысль мелькнула у него в голове. Он резко остановился, словно налетел на невидимое препятствие. "Ах ты, срань господня! Нет, только не это!" А что, если после разговора с ним незнакомец тут же набрал его домашний номер?

Владимира прошиб пот. Если всё обстоит так, как он думает, то Ленка уже никакой стиркой не занимается, а мечется по квартире как раненая тигрица. При её-то больном суеверии да сверхподозрительности – такие новости! Не слишком ли это крупный камушек в омут её всегдашних страхов? Тут такие круги пойдут… "Эй, погоди, – сказал он себе, – чего ты паникуешь, успокойся, вряд ли он будет разговаривать с женщиной о мужских делах. Ведь это мужские дела, верно? И решать их должны исключительно мужчины и исключительно между собой… Всё так, вот только вряд ли можно предсказать поведение придурка… Нет, всё-таки надо позвонить домой и выяснить".

Владимир оглянулся. "Телефон-автомат…" Увидел на углу перед гастрономом три жёлтые кабинки и направился к ним.

Он шёл и думал, что, на самом деле, вовсе не Ленкины страхи сами по себе тут главное. Просто, если не будет в этом деле её нервозности, её ахов да охов, её неизменной экзальтации, – ему будет проще во всём разобраться и предпринять необходимые шаги… если таковые понадобятся.

Он отворил железную дверь и шагнул в будку. Внутри едко пахло мочой. Видимо, кто-то умудрился сделать два дела сразу – полюбезничать с подружкой и справить мелкую нужду.

Владимир полез в карман за монеткой, но вспомнил, что телефоны на улице теперь бесплатные, – единственное доброе дело, на которое решились новые городские власти с момента своего избрания.

Он вставил палец в дырку жестяного диска и принялся медленно его поворачивать. Цифры на грязно-белом пластике под диском были почти полностью стёрты, и ему пришлось наклонять голову, чтобы выбрать правильные.

"А что если он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО уже успел поговорить с Ленкой, и та сейчас закатит мужу истерику? Что он ответит?" Эта мысль заставила его задержать руку на последней цифре. Он скажет, что слышит об этом в первый раз и попробует её успокоить. Он скажет, что это наверняка чья-то шутка и выслушает, что она ему ответит. Можно, правда, заранее предсказать все её слова, но, всё равно, он должен сначала убедиться. И ещё… Она наверняка захочет, чтобы он немедленно приехал домой. Что ж, он не будет ей перечить.

Владимир отпустил диск и отёр мокрый лоб. Как бы то ни было, сейчас всё станет ясно.

Длинный гудок был таким глухим и жалобным, словно кому-то там прищемили яйца, и этот бедняга уже устал кричать и тихо отходил.

– Раз… два… – считал Владимир слабые далёкие подвывания.

– Козёл, – выругался он; его с новой силой захлестнула волна злобы на того невидимого доброхота, который так мерзко с ним обошёлся. – Ну попадись ты мне…

Трубку никто не брал. Но она должна быть дома! Или она уже успела позвонить ему на работу, и Ирина Витальевна с неизменной готовностью сообщила ей, что её ненаглядный муженёк неожиданно плохо себя почувствовал и отправился домой? В этом случае она тем более будет сидеть и ждать. Вот только не наведёт ли это её на мысль… что это его внезапное недомогание как-то связано…

– Алло! – Ленкин запыхавшийся голос оборвал его рассуждения.

Владимир молчал. Он забыл придумать, зачем он звонит домой, если…

– Алло! – кричала его жена.

…если она не в курсе.

– Да, – сказал он, потому что молчать было глупо. – Это я.

– А, – сказала она, – я слышу, вроде как телефон звонит, – и добавила: – Я на балконе бельё развешиваю…

"Она ничего не знает!"

– Вов, ну что? Говори быстрей, а то у меня там вода наливается.

– Я хотел сказать….

"Господи, что я хотел сказать!"

– Я хотел спросить, может, захватить кассету какую-нибудь? Видяшник вечером посмотрим…

– Ну, я не знаю… А по программе ничего нет?

– Так я затем и звоню!

– Хорошо, я гляну. Всё?

– Всё.

– Я побежала, потом перезвоню.

– Э, постой, – спохватился он. – Ты не звони сюда. Меня в офисе не будет. Я тут… в другом месте, у ребят. Я просто захвачу кассеты и всё, ладно?

– Ладно, ладно! У меня там уже через край…

И она бросила трубку.

"Она ничего не знает!" – Эта мысль крутилась в голове, пока он поднимал дипломат и выходил из будки. Эта же мысль преследовала его, пока он шёл к автобусной остановке. "Но это ровным счётом ничего не значит. Она может узнать в любой момент. Поэтому я должен спешить. Да, нужно спешить".

Он ещё не был вполне уверен, куда направляется, но там, в глубине, в том месте, где кончается сознание и начинается нечто большее, – в этом скрытом от постороннего глаза местечке уже оформилось совершенно чёткое решение. Сейчас он доедет до гаража, возьмёт машину и навестит бабку Настю. Да, он поедет в Чёрную и вытряхнет эту старуху-сводницу из постели. Вытряхнет и задаст ей несколько вопросов. Уж коли она заикалась, что тётка Вера её хорошая знакомая (или подруга? нет, подругами они вряд ли могли быть – слишком велика разница в возрасте), кому как не ей пролить теперь свет на все эти загробные дела! И потом, в какой-то мере и она ответственна за то, что сегодня произошло. С чьей, как не с её, лёгкой руки они набрели на этот дом? Через кого они познакомились с этой подозрительной тёткой Верой, в одну неделю обстряпавшей все дела с оформлением и исчезнувшей из города, как будто ей, по меньшей мере, жгло пятки? Она! Всё она! Бабка Настя! Но теперь Владимир приедет и выбьет из этой хрычовки всю правду. И про саму Веру и про её трахнутого муженька.

Владимир забрался в автобус и купил абонемент. Свободных мест не было, но и путь не велик – всего три остановки. По лицу и по спине уже ручьями катился пот, и он придвинулся под открытый люк на крыше, чтобы поймать хоть какой-нибудь ветерок.

Открыл дипломат, проверил, на месте ли ключи от гаража. На месте. Так, Ленку он предупредил – да ей пока и не до него. На работе через Ирину свет Витальевну все уже в курсе. К обеду он вернётся и позвонит Жаку. А ежели за это время объявится и незабвенный Шаров, тогда, может, и факс в Париж ещё удастся отправить. Так что, как говорится, всё тип-топ. Хвост трубой и что-то там пистолетом… Он не помнил, что именно нужно держать пистолетом, но вот мысль о пистолете ему понравилась. "Будет доставать – убью гада!" – подумал Владимир. Конечно же, это была шутка, и он улыбнулся ей, и посмотрел в окно.

Город. Пыльные, замусоренные улицы. Усталые в большинстве своём люди. Бесконечные киоски и бульварные лотки. Жара, нищета и беспросветность. Россия.

И он – бросивший всё и несущийся сломя голову после звонка какого-то недоумка. Что это? Реальность? Или придумка фантаста, плод чужого расстроенного воображения? Неужто это – жизнь? ИХ ЖИЗНЬ. Та самая, ради которой вообще всё? И бег на длинные дистанции, и жажда кубка, и оголтелая погоня за тем, чего всё равно не ухватишь. "Да, – сказал он сам себе, – это жизнь. Собачья жизнь и собачий же крутёж за собственным хвостом".

Он сошёл на нужной остановке и направился в гараж. Вывел машину, проверил бензин (почти полный бак), затворил железную дверь, закрыл калитку, проверил замок. Всё окей. Рубаха приклеилась к спине, шея была липкой, волосы над ушами взмокли. Сел в машину и вырулил на дорогу.

Ну, бабка Настя, держись!

В самом начале одиннадцатого часа он уже въезжал под гигантский транспарант "ПОСЁЛОК ЧЕРНОИСТОЧИНСК. ОСНОВАН…" ну и так далее. Латаный-перелатаный асфальт закончился, началась брусчатка. Колёса, как гневливые псы, затянули своё недовольное "р-р-р-р-р-р-р-р…". Ветер, врывавшийся в салон через открытые окна, высушил спину и спутал волосы. В голове крутился стишок:

Мы едем, едем, едем
В далёкие края,
Хорошие соседи,
Весёлые друзья…

Соседи на поверку оказались не такими уж хорошими, а друзьями тут вообще и не пахло.

Центральная улица, два поворота (слева мелькнула крыша их дома)…

…это мой дом…

"На-кася, выкуси!"

…а вот и знакомая своротка в улочку, где живёт бабка Настя.

Володя подъехал к воротам и заглушил мотор.

"Только бы она была дома". Попробовал – дверь оказалось не запертой. "Повезло".

Вошёл. В полутьме двора было прохладно и пахло чем-то вкусным – словно бы топлёным молоком. Слева было крылечко, три ступеньки, ведущие – он знал это – во внутренние комнаты. На том конце двора – ярко, картинно – светился проём, там была дверь на огород. Живо нахлынули воспоминания. Прошлое лето. Он, Ленка и Бонифаций. Они прожили здесь целый месяц. Целый месяц солнца, неги, грибов и ягод, весёлого ничегонеделанья. Абсолютная, дикая и совершенно непозволительная праздность. Они тогда прекрасно отдохнули (ему даже не верилось, что так бывает), а сынуля (он, видите ли, пристрастился к парному молочку) умудрился поправиться на сколько-то там килограммов и у него даже зарозовели щёчки. Ленка была рада до… ну, в общем, до того самого места. Все были довольны, и им жутко не хотелось выпускать из лап подвернувшуюся возможность. Имеется в виду дом, который они потом купили…

Владимир сморгнул, прогоняя прекрасные миражи прошлого, и решительно шагнул на крыльцо. Он уже коснулся ручки двери, но тут краем глаза уловил лёгкое боковое движение и повернул голову. Справа, в сияющем проёме двери, ведущей на огород, как в золотом окладе, возник чей-то крошечный силуэт. Мгновение – и Владимир понял, что перед ним стоит девочка. Солнце расплавило контуры её фигурки, и это смотрелось так, будто ангелок плыл по золотому полю иконы.

– Ой! – сказала малышка, замерев в дверях. – Здесь какой-то дядя!

– Какой дядя? – услышал он, и тут же вслед за девочкой с огорода зашла миниатюрная дамочка в светлых шортах и крохотном бюстгальтере.

"Мама и дочь", – сразу определил Владимир.

Мама прошла чуть дальше дочери и тоже остановилась, с опаской поглядывая на гостя. Её руки были в земле, из-под белой косынки выбилась непослушная прядка.

– Вы кто? – спросила она.

Белокурый локон щекотал ей губы, она пару раз дунула на него, а потом откинула за ухо тыльной стороной ладони.

Женщина и девочка были похожи друг на друга как кукла-мама и кукла-дочка, с той лишь разницей, что у девочки все формы были по-детски округлыми… (мелькнуло: "Лет через пять эта разница исчезнет") …а обе вместе они напоминали скорее сказочных эльфов, нежели обычных людей. Они смотрели на Владимира снизу вверх, и в их огромных голубых глазах светился самый настоящий (он готов был поклясться в этом!), неподдельный восторг, хотя и вперемежку с ужасом. Словно они секунду назад переместились из своей сказочной кукольной страны в жуткое царство великанов, и он – Владимир – был первым, кто попался им на пути.

– Я – знакомый хозяйки, – сказал он и улыбнулся, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.

– Я вас не знаю, – сказала старшая кукла.

– Вы, наверное, жильцы? – предположил он.

– Да… – начала она и умолкла, недоверие и испуг в её глазах сделались ещё больше.

– Понятно, – сказал Владимир. – Я бы хотел увидеть Анастасию… – он замялся, вспоминая отчество бабки Насти, ему почему-то обязательно нужно было назвать её по отчеству, – …Петровну.

– Как вы вошли? – спросила женщина, прижимая к себе девочку, которая уже была рядом и теперь выглядывала из-за материнской спины.

– Через дверь, – удивился Владимир. – Она открыта.

Женщина опустила лицо к дочери и произнесла с нарочитым укором:

– Светик, сколько раз я тебе говорила, не бегай на улицу! И дверь… её же надо закрывать! Как ты думаешь?

Но Светик только крепче жался щекой к мамочкиному боку и во все глазищи смотрел на ужасного дядьку, который вторгся в их тихий сказочный мир.

– Ничего страшного, – сказал Владимир, улыбаясь. – Я не опасен. Скажите, Анастасия Петровна дома?

– Вы её родственник?

– Нет, – сказал Владимир, немного удивляясь тому, что бабкины квартиранты учиняют ему тут допрос.

– А кто вы?

Хм, это уже было слишком!

– Скажите, она дома? – попытался настоять он.

– Её нет и не может быть, – ответила женщина очень серьёзно. – Она умерла.

Первой мыслью была такая: его разыгрывают. Куколка просто ляпнула эту глупость с испуга, не подумав. "Да нет, перестань, это не может быть розыгрышем, – такими вещами не шутят!" И всё же… и всё же это было невероятно. Как могла умереть эта крепкая и бойкая старушенция? Это абсурд! Ей бегать и бегать ещё с десяток, а то и больше, лет, – по крайней мере, такое она всегда производила впечатление. Он вмиг припомнил живые, коричневые от загара руки, перебирающие над пластмассовым ведёрком зелёный крыжовник для изумрудного варенья, – эти руки порхали как бабочки над цветком, лёгкие и полные жизни! Он будто заново услышал её быструю отрывистую речь, заглянул в её зоркие плутоватые глаза… – да нет, этого не может быть! Смерть и бабка Настя – две вещи несовместные.

Но перед ним стоит женщина, и он видит её взгляд. И этот взгляд не оставляет надежды. Это не шутка. Бабки Насти больше нет. Его обманули. У него украли единственную возможность что-либо узнать, выяснить…

– Когда? – только и смог он проговорить.

– Этой зимой, в декабре.

Он слышит этот ангельский голосок и ему неудержимо хочется вцепиться в горло этой белокурой кукле, заткнуть ей рот, запихнуть её глупые слова обратно…

– Вы её хорошо знали? – слышит он обращённые к нему слова.

– Да, – говорит он и пытается унять дрожь. – Мы жили здесь прошлым летом.

Она молчит.

– Я жил здесь с женой и сыном, это было в том году, в августе.

Она молчит.

– Мне нужно было с ней поговорить…

Кому он это объясняет? Самому себе?

– Сожалею, – говорит она таким тоном, каким обычно объявляют, что вы уволены, – теперь это наш дом и…

– Погодите, – Владимир делает шаг и вскидывает руки, вдруг испугавшись, что сейчас она укажет ему на дверь и он так ничего и не узнает. – Пожалуйста, выслушайте меня…

Она медлит, глядя на него в упор, словно бы оценивая, насколько можно доверять этому добродушному на вид людоеду, но в конце концов, видимо, находит-таки в его облике что-то, что говорит ей: он не опасен, по крайней мере, сейчас, при ярком солнце, ведь такие, как он, охотятся по ночам.

– Да, – откликается она, и в её голосе уже нет прежнего испуга, – я вас слушаю.

– Меня зовут Владимир, – подобие улыбки, – Владимир Александрович, мы тоже купили дом здесь… недалеко. Я пришёл навестить Анастасию… бабу Настю. Я не знал, что она умерла.

Женщина кивает и медлит, как бы в раздумье.

– Хорошо, – соглашается она. – Извините, что не приглашаю вас в дом. Но вы сами понимаете, я сейчас одна, без мужа… Вы подождите здесь, я сейчас.

Она быстро взбегает по крыльцу и исчезает в доме, бросив перед этим дочке:

– Светик, поиграй пока во дворе, а я поговорю с дядей.

Женщина ушла, а дочка осталась. Крохотная белокурая куколка с кругленьким личиком и удивительно голубыми глазами.

Владимир осмотрелся. Хозяева новые, а тут всё по-старому. Обшарпанный полубуфет, который они с Ленкой использовали для отстоя горячих банок с вареньем, деревянная тачка с потемневшими ручками и одним колесом (и даже хлам в ней тот же!), прямо напротив крыльца у дощатой стены – ага, ты здесь, старинный друг! – видавший виды, но крепкий ещё пружинный диван (таких сейчас не делают), на нём он любил соснуть в холодке двора после сытной трапезы.

Владимир с удовольствием опустился на пузатую кушетку дивана, ощутив её податливые рёбра под облысевшей и давно забывшей свой прежний цвет обивкой.

Девочка всё ещё стояла неподалёку, выгнув ножку в позе "я стесняюсь, но мне страшно интересно".

– Иди сюда, – сказал Владимир и протянул руки.

– Не-а, – сказала девочка и положила палец в рот.

"Ей, должно быть, лет пять или шесть, – подумал он, – но из-за своего роста она выглядит трёхлетней".

– Ты разве боишься меня? – спросил он.

– Не-а, – сказала девочка и осталась стоять на месте.

– А где твой папка? На работе? – спросил Владимир.

– Не-а, – ответила девочка, не вынимая палец изо рта. – У меня нет папы.

– Не говори глупостей! – Дверь открылась, и преображённая мамаша сбежала по ступенькам крыльца. Она мигом успела переодеться – теперь она была в лёгком голубом халатике, на котором веселились беззаботные райские птички. "Ни дать ни взять – Дюймовочка", – подумал Владимир. Давешний платок отсутствовал, по тонким плечам рассыпались пышные светлые волосы. Руки были вымыты, – на ухоженных ногтях поблёскивал нежно-розовый лак.

– Иди, иди, играй, – приказала она дочке. – Твои куклы тебя заждались.

Девочка нехотя отодвинулась к двери, но не ушла. Она опять встала там, в проёме, и вокруг неё тут же образовался прежний солнечный нимб.

– Вы что-то хотели узнать? – женщина подошла к нему и после короткого раздумья села рядом.

– Да. Вы не могли бы рассказать, как это случилось?

Она пожала плечами.

– Собственно, я мало что знаю. Да и что тут можно рассказать… Она умерла в самом начале зимы. Кажется, четвёртого или пятого декабря. Говорят, это произошло не здесь, не дома. Вы, наверное, знаете, она подрабатывала, мыла полы на чулочной фабрике, в конторе. Там это и случилось. Ей неожиданно стало плохо, а когда пришёл врач, уже было поздно… Инсульт. Кровь вылилась прямо в мозг. Мы с дочкой приезжаем сюда только на лето, поэтому это всё, что мне известно. – Она грустно улыбнулась. – Немного, правда? В прошлом году моя Светланка болела, и нас здесь не было. Баба Настя умерла, и мы с ней так и не увиделись.

Ему показалось, что она сейчас заплачет. Но нет, слёз не было, она просто сидела, тихая как мышка, и голубые глаза её были печальны.

– Она была нам почти как родная… Дочка до сих пор спрашивает.

– Да-да, – кивнул Владимир, – она нам о вас говорила.

– Правда?

– В прошлом году, когда мы просились к ней на постой, она предупредила, что, если приедут её постоянные жильцы, она нас тут же прогонит.

– Да, она была решительной женщиной.

Они умолкли, и в полумраке двора повисла долгая неловкая пауза.

Наконец она откинула со лба волосы и поглядела на него в упор.

– Вы и на этот год хотели сюда приехать?

– Нет, мы купили дом. Кстати сказать, по её совету… – Владимир запнулся, раздумывая, стоит ли вообще предпринимать попытку что-либо вызнать у этой милашки, – она вряд ли в курсе. Но он проделал такой дальний путь… и будет глупым – уехать, не задав ни одного вопроса.

– Вы знали кого-нибудь из её подруг? – поинтересовался он и сам себе напомнил этакого частного детектива, Пинкертона, в глухом плаще и шляпе, надвинутой на глаза.

– Подруг? – удивилась женщина.

– Ну, подруг или знакомых. Тех, с кем она… общалась, дружила – я не знаю – к кому ходила в гости, например.

– Но это же деревня! Здесь все друг друга знают!

– Так уж и все. Всё-таки большой посёлок… – он умолк, потому что заметил, что женщина смотрит на него как-то странно, в ней, похоже, вновь проснулась прежняя подозрительность.

– А что бы вы хотели узнать? – спросила она насторожённо.

– Хорошо, – решился он. – Скажу напрямик. В прошлом году мы купили дом по Зелёной улице, дом номер семнадцать. Это у речки, там, где мост, знаете?

Она сделала неопределённый жест.

– Ладно, это не важно, – продолжал он. – С хозяйкой этого дома нас познакомила Анастасия Петровна – баба Настя. Хозяйка дома, Вера… э-э, не помню отчества… уехала отсюда сразу же как получила деньги.

– Ну и что?

– А то, что сегодня объявился муж этой самой Веры и…

– И что? Предъявляет права на дом? – закончила за него Дюймовочка.

– Верно, – Владимир был несколько обескуражен её догадливостью.

Она впервые за их разговор улыбнулась, и он не преминул отметить, что улыбка у неё премиленькая. Но что его больше всего поразило, так это то, что теперь они как бы поменялись местами – она спрашивала, а он отвечал. И при этом она умудрялась смотреть на него сверху вниз будто на несмышлёного мальчишку.

– И что же вы хотите от меня? – произнесла она, всё ещё улыбаясь.

– Ничего. Действительно ничего. Я заехал к бабке Насте… к Анастасии Петровне… расспросить об этой Вере, но… – он развёл руками.

Улыбка исчезла с её лица, и он услышал:

– Я ничего и никогда не слышала об этой Вере.

Это было произнесено таким тоном, что Владимир понял: разговор закончен.

– Понятно, – с сожалением произнёс он и хлопнул себя по коленям. Нет так нет. Он встал. – Приношу свои извинения за вторжение. Обязуюсь больше не нарушать ваш покой.

Он кивнул на прощание и направился к выходу.

– Да погодите вы, – крикнула она вдогонку. – У вас хоть документы-то надлежащим образом оформлены?

– Что вы имеете в виду? – он насторожился; было в этих словах, в этой фразе – "надлежащим образом" – что-то специфически казённое.

– Я имею в виду договор купли-продажи.

– Разумеется! А как же!

– Где вы оформляли сделку?

Владимир задумался. Номер нотариальной конторы, куда они возили тётку Веру, давно выветрился у него из головы. А улица… чёрт! как же называлась улица?

– Наверняка первая нотариальная, – произнесла Дюймовочка, и он не понял, спрашивает она или просто решила вдруг поразмышлять вслух, но теперь он был по-настоящему озадачен.

– Как бы то ни было, – сказала она, – я не вижу причин для волнений. Закон на вашей стороне.

– Видите ли… Простите, как вас зовут?

– Людмила.

– А по отчеству?

– Это не обязательно… – и видя, что он ждёт, добавила: – Ивановна.

– Видите ли, Людмила Ивановна… – Владимир не знал, стоит ли ему излагать то, что вертелось у него на языке ("Не сочтёт ли она меня чокнутым?"), но всё же решился, – …когда мы покупали этот дом, хозяйка сказала, что её муж умер. Причём умер давно. Тому уже четыре года.

– Умер?

– Ну да.

– Это она вам так сказала?

– Да.

Женщина на секунду задумалась.

– По правде говоря, это ещё ничего не значит. Она ведь могла выражаться фигурально. Знаете, как это бывает: они могли быть в разводе или давно не жить вместе… Постойте, – она вздёрнула бровки, – вы же сами мне сказали, что недавно разговаривали с ним!

Владимир утвердительно кивнул. Жуткий утренний разговор уже начинал понемногу стираться из памяти.

– Разговаривал, – подтвердил он. – По телефону.

– Вы не встречались с ним?

– Нет.

– А это случайно не могло быть…

– Шуткой?

– Да, ведь кто-то же мог просто подшутить над вами.

– Мог.

Он и сам бы с радостью в это поверил.

– Если хотите, я могу помочь вам, – неожиданно предложила она.

– Вы? – он был окончательно сбит с толку.

– Да. Я работаю в нотариальной конторе. В частной нотариальной конторе, – уточнила она. – Правда, сейчас я в отпуске, но как-нибудь потом… Я могла бы всё выяснить по своим каналам.

– О, спасибо, вот не ожидал… Честно говоря, я вовсе и не собирался учинять какого-то специального расследования. Просто хотелось вычислить шутника. Может, набить ему морду… – Он невесело усмехнулся.

Она поднялась с диванчика.

– Ну, для битья морд я точно не гожусь вам в помощники, – и улыбнулась ему в ответ.

Владимир постоял немного, глядя на её изящную фигурку, обтянутую тонким халатиком, и вдруг протянул руку:

– Спасибо.

– Мне? За что? – смутилась она, однако подошла ближе и вложила свою узенькую крошечную ладонь в его пятерню. – Всего доброго.

– До свидания, – сказал он и чуть дольше, чем этого требовали приличия, задержал её руку в своей.

Она не сопротивлялась и спокойно глядела на него своими чудесными сказочно-голубыми глазами.

– Всего доброго, – повторила она.

Владимир бросил взгляд на сияющую дверь в дальнем конце двора, но золотой ангелочек уже улетел.

Отъезжая, он ещё раз обернулся на голубые обшарпанные ворота, на дом, в котором год назад провёл один из немногих счастливых месяцев своей жизни, – калитка была плотно закрыта и никто не смотрел ему вслед через окно.