8. ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК

По дороге на работу (офис находился в двух кварталах от дома, поэтому он всегда ходил пешком) Владимир остановился у киоска, чтобы купить газету. Перед ним оказалось ещё человека три и, ожидая, он бросил взгляд на своё отражение в стекле киоска. "А, чёрт! Очки. Я забыл надеть тёмные очки". Стоя в ванной и созерцая эти ужасные коричневые пятна у себя под глазами, он твёрдо решил прикрыть их солнцезащитными стёклами, но вот ведь напасть – стоило ему отвернуться от зеркала, как эта мысль куда-то затерялась. "Старый маразматик", – вслух обозвал себя Владимир, и стоящий перед ним мужчина повернул голову.

– Что вы сказали?

– Ничего, – ответил Владимир, ненавидя себя.

Он вздохнул и посмотрел на небо. Ни облачка. Начинался ещё один бесконечно унылый и жаркий день. Что-то там разладилось в небесной канцелярии, подумалось ему. Май отстоял по-летнему жаркий, и всё кругом слишком уж рано зацвело и зазеленело. Тепло пришло на месяц раньше обычного, и в разговоре с Ленкой он недавно обронил, что не удивится, если в июне зарядят дожди и короткое уральское лето на этом закончится.

– Сплюнь, – возмутилась она, – ещё накаркаешь, чего доброго! Мне в деревне холода ни к чему. Мы с Серёжкой решили загорать и купаться. К тому же я уже кое-что спланировала посадить в огороде.

(Когда они в эти выходные знакомились с участком за домом в Чёрной, он обратил внимание, что в его жене неожиданно проснулась огородница. С важным видом, подперев руками бока, она расхаживала меж порушенными за зиму грядками и втолковывала ему, как и что тут нужно будет поправить. Помнится, он ещё подумал: "Откуда в ней это?", но вспомнил, что до замужества Лена всю свою жизнь прожила в своём доме и все эти хлопоты и заботы ей были знакомы. Здесь она, похоже, действительно ощущала себя в своей тарелке, хозяйкой.)

Он спросил:

– И что ты собираешься посадить?

– Клубнику, например. Пара грядок будет в самый раз. А? С молочком да с сахарком! Неплохо, верно? Как вспомню детство – аж слюнки текут!.. Я уже договорилась, мне дадут на развод. Надеюсь, ты не против?

– Нет. Что ещё?

– Неплохо было бы посадить облепиху. Ты знаешь, она очень полезная. Из неё можно и варенье варить, и компоты делать. Серёжке это в самый раз.

– Из облепихи наливка вкусная, – подсказал он.

– Ну, это, положим, не самое главное, – тут же ощетинилась она. – Ты и водочку свою разлюбезную неплохо попиваешь.

– Но это же деликатес! Тем более – ежели винишко свойское.

– Ладно, там видно будет.

И вот наступил июнь, но жара и не думала спадать – как раз наоборот. Радостное майское тепло сменилось изматывающим зноем, сушь провоцировала пожары, за городом горел торфяник, и конца этому видно не было. Похоже, решил Володя, моим предсказаниям не суждено сбыться.

Лена накупила огуречной рассады (в наследство от старой хозяйки им достался небольшой парничок), весь этот долговязый ужас стоял дома на подоконниках в пакетиках из-под молока, но она уверяла, что в грунт пока высаживать рано – она уже справлялась у знающих людей.

– Мне кажется, если бы ты сделала это месяц назад, – возражал ей Володя, – сегодня мы бы уже пробовали свежие огурчики.

– Ты ничего не понимаешь, – отмахивалась она, – ещё вполне могут быть морозы.

– Какие морозы! – говорил он, однако знал, что такое на самом деле возможно. Только на его памяти в июне дважды выпадал снег. Ему особенно запомнился случай, когда он увидел это чудо впервые. В тот раз так же вовсю зеленело лето и стояла настоящая теплынь, под окнами их квартиры в крохотном садике уже цвели яблони – и вдруг в один прекрасный день повалил крупный и обильный снег. Володе было тогда лет десять-двенадцать, и, совершенно обалдевший, он смотрел в окно и не верил своим глазам. Снег валил и валил, и не было ему конца. Огромные медленные снежинки, как лепестки цветов, кружились в прозрачном воздухе, и было впечатление, что земля покрывается легчайшей пеной. Но эта лёгкость была иллюзией. Снег был мокрым и тяжёлым. Налипнув на крупные уже листы деревьев, он пригнул ветви к самой земле, те не выдерживали всё прибывающей тяжести и ломались. Володя видел это и ему было жаль красивых нарядных яблонь. Он попросил у мамы разрешения и побежал спасать разнесчастные деревца. Он надел кеды, потому что на улице было тепло, снег ещё не растаял и хрустел под ногами, точно был сделан из стекла. Володя попробовал трясти ветви, но это ни к чему не привело, снег словно приклеился к листьям. И тогда он придумал вот что: он начал пинать по стволу. На третьем же пинке он напоролся ногой на крупный и очень острый сучок, который с лёгкостью ножа прошёл сквозь резиновую подошву кеда и почти полностью проткнул ему ступню. Взвыв от боли, он захромал домой, где пришедшая в ужас мама принялась хлопотать вокруг его вмиг разбухшей ноги. Они промыли и обработали рану, наложили тугую повязку (кровь из кеда пришлось прямо-таки выливать), а когда Володя немного успокоился и снова выглянул в окно, то увидел, что снега уже нет и в помине – ни в воздухе, ни на деревьях, – лишь на земле ещё лежала истекающая ручейками водянистая кашица.

Так что снег в июне на Урале – вполне реальное явление.

Жена говорила:

– Погляди: ещё никто из соседей не высадил. А уж они знатоки – не чета тебе.

Аргумент был веский, тем более что в огородничестве он был абсолютный нуль. К этой теме они больше не возвращались…

Подошла его очередь к киоску, он подал деньги и взял газету. Газета называлась "Весть". В ней Владимир периодически помещал рекламу своего мебельного салона. Зазывал народ, так сказать. Вот и сейчас он глянул на последнюю страницу, нашёл то, что искал, удовлетворённо кивнул и убрал газету в дипломат.

Он шёл по улице и думал о своём магазине. МОЙ САЛОН. Приятно всё-таки иметь что-то своё. Салон работал уже почти два года и приносил неплохую прибыль. Выставлялась там только элитная и очень дорогая мебель – и это принципиально. Всё больше становилось богатеньких, всё большее количество "новых русских" хотело и могло позволить себе жить красиво. Возить же за тридевять земель всяческие полукровки не имело никакого смысла.

Теперь он работал с французами. Раз в месяц Владимир отправлял в Париж четыре фуры, и те возвращались с добротным и изысканным товаром. Теперь он работал по каталогам и исключительно под заказ. Шикарные гостиные, причудливые спальни, классические кухни, просто добротная корпусная и мягкая мебель – всё это уходило влёт. Что ж, нужно себе честно признаться: создавать среду обитания для нечистых на руку мафиози, вороватых банкиров и партийных фирмачей довольно выгодное дело. И пока есть спрос, он будет предлагать. ОН ДОЛЖЕН ПРЕДЛАГАТЬ, ЧЁРТ ВОЗЬМИ! Иначе ему самому завтра нечего будет есть. Кроме того, нужно держать марку. О да! Держать марку – это, пожалуй, сейчас самое главное. И самое трудное.

В столь ранний час – а было что-то около восьми – на улице уже стояла духота. Владимир чувствовал, как на лбу выступает испарина. Можно представить, что будет к полудню! Господи, ну хоть бы на недельку вырваться из этого ада, уехать… Эге, постой-ка, сказал он сам себе, ведь ты уже всё решил, не так ли? И не далее как полчаса назад. Перед его мысленным взором снова всплыла панорама Парижа с Эйфелевой высоты, и он улыбнулся.

Остаток пути до офиса он размышлял, как ему проще и быстрее всё это организовать.

Офис фирмы "СИНТОНА" – ЕГО ОФИС! – размещался на третьем этаже просторного шестиэтажного здания, принадлежащего городскому строительному тресту. Нынешняя скорбная жизнь заставила строителей поужать свои штаты и теперь полных два этажа (третий и четвёртый) сдавались в аренду двум десяткам разношёрстных мелких фирм. На третьем этаже, к примеру, находилась контора охранного (и, как водится, полумафиозного) предприятия "Затвор", тут же размещался офис крупного (подряд семь дверей) горнодобывающего предприятия "Мрамор", по паре комнат в разных концах коридора занимали филиал компьютерной фирмы "Эр-Стайл" и ещё какие-то торгово-коммерческие лилипуты, названия которых даже и не запоминались.

Когда пять лет назад Владимир организовывал свою фирму, он перерыл кучу словарей в поисках названия для неё. Но так ничего и не выбрал. Всё было чужое, нарочитое, или же много раз слышанное. И тогда он решил взять, так сказать, плоть от плоти своей, кровь от крови. Он начертал буквы собственной фамилии – Останин – на клочках бумаги, рассыпал их все на столе и двигал и менял местами до тех пор, пока буквы не начинали складываться в новом любопытном порядке. Из всех получившихся таким образом анаграмм он выбрал одну – "СИНТОНА". Ту самую, единственную и навек любимую, немного итальянистую, но всё же ставшую такой родной. И теперь, по прошествии времени, он признавал, что его выбор был удачным. Ведь отчасти и благодаря этому названию он достиг того, о чём мечтал и к чему давно стремился – своей, пускай и скромной, финансовой независимости.

Теперь он любил свою фирму так, как любят женщину, – ревностно и похотливо. Он улыбнулся этому возникшему в голове сравнению и решил, что это не совсем верно. Скорее его чувство похоже на любовь отца к сыну-первенцу, к этакому самостоятельному мужичку, который уже давненько выполз из пелёнок, крепко встал на ноги и теперь бодро топает по жизни. Конечно же, этому малышу всё ещё нужен отец, но всё же, но всё же… Если я уеду на пару недель – ничего не рухнет и не развалится, решил он и открыл дверь, ведущую в прохладный вестибюль стройтреста.

Всё было на своих местах. В левом крыле первого этажа шёл ремонт, там меняли полы. Плотники уже стучали молотками, укладывая паркетные плиты. Вахтёрша, монументальная рыжеволосая женщина, сидела на своём обычном месте между колоннами центрального входа.

Два шага по лестнице – и Володя перед ней.

– Привет, тёть Галь!

– Привет-привет, – полувзгляд в его сторону, и её лоснящееся, заплывшее жирком лицо вновь обратилось к чему-то под конторкой.

Вяжет она, что ли?

Володя никак не мог понять, для чего она здесь сидит. Пропускная система уж года три как канула в Лету, вход и выход для всех свободный. В чём её роль? Или начальнику совестно выгнать на улицу больную женщину? Может, вошёл в её положение – всё-таки дети, внуки… И всё равно – чудно́. Сидит человек целыми днями за своей загородкой, – ни он никому не нужен, ни ему кто бы то ни было, – сидит и вяжет свой бесконечный носок. Редкий посетитель спросит:

– Подскажите, как пройти туда-то?

– А вот так и так, – ответит толстуха и вновь уронит усталый взгляд на колени.

А может, про неё просто забыли и не обращают внимания? Как, например, не обращают внимания служащие, текущие поутру в какое-нибудь старинное административное здание, на кариатид, поддерживающих фронтон у входа. Что ж, по габаритам тётка Галя вполне потянет на кариатиду…

Владимир поднялся по центральной лестнице на свой этаж и извлёк из кармана ключ. Открыл дверь и вдохнул застоявшийся за ночь воздух, пропитанный табачным дымом. В офисе смолили все, кому ни лень, Володя не запрещал, поскольку курил и сам.

Он прошёл, распахнул окна, взглянул на часы. Восемь двадцать. Через десять минут подтянется народ. Собственно, народу было не лишку – всего шесть человек штатных сотрудников. Остальные – в основном водители – работали по найму. Водители – народ шустрый, им нужна скорость и постоянная смена обстановки. Удержать кого бы то ни было из них больше года было практически невозможно. А он нуждался в асах, – международные рейсы.

Владимир потянул носом лёгкую прохладу из-за окна (надолго ли? через час-два в помещении будет гораздо прохладнее, чем на улице) и сел за стол. Подвигал бумажки, заглянул в ежедневник (Шаров – согласовать цвет, стояло там. Этот Шаров был замдиректора кондитерской фабрики – толстеньким, лысеньким и постоянно потеющим мужичком, из тех, кому идут собственные фамилии. Он всё никак не мог выбрать цвет для своей новой спальни, перелистал кучу каталогов, неделю совещался с женой, но так и не дал окончательного ответа. Сегодня был последний день, потому что сегодня нужно было давать факс в Париж с окончательным ассортиментом новой партии.).

Володя решил позвонить этому Колобку прямо сейчас. На работу. Однако не успел он поднять руку, как телефон зазвонил сам.

– Да, – сказал Владимир, сняв трубку.

На мгновение ему показалось, что на том конце провода кто-то борется с удушающим кашлем – такие там раздавались звуки, но может это был всего лишь отдалённый рык какого-нибудь автобуса или самосвала.

– Да! – повторил он и зачем-то ещё раз посмотрел на часы.

Все звуки в трубке разом исчезли, осталось только ровное шипение включённой линии.

– Я вас слушаю, – сказал Владимир теперь уже с лёгким раздражением. Его голос в пустой комнате звучал громко и одиноко. – Вы будете говорить?

Телефонная связь в России – тема отдельного сатирического опуса. И хотя такие вещи, как односторонняя связь, отнюдь не редки (так обычно случается, когда вам звонят из автомата или по междугородке), сейчас Владимир готов был поклясться, что на том конце его прекрасно слышат. Он ещё чуть подождал, а затем сказал то, что обычно говорят в таких случаях:

– Вас не слышно. Перезвоните.

И уже было отнял трубку от уха, но в этот момент оттуда отчётливо прозвучало:

– Ты, наверное, думаешь… что это опять неполадки на линии.

Владимир вздрогнул. Ему вдруг показалось… да нет, ерунда! Этот голос он слышит впервые.

– Кто это?

– Не волнуйся, приятель, на этот раз с линией всё в порядке. Должен тебе признаться… – И опять этот странный звук, словно разгружается самосвал со щебнем. – …что тут, откуда я тебе звоню, линии всегда в порядке.

– Эй, что за шутки? Куда вы звоните? Вы, должно быть, ошиблись…

– Нет… я не ошибся… я звоню именно тебе, приятель. И ты выслушаешь меня… даже если тебе этого очень не хочется.

Вот дьявол! Почему я не повесил трубку сразу же! Всякие придурки с утра в понедельник! Опойки недоспавшие… Злость на себя вспыхнула в нём с такой силой, что…

– Не вздумай бросать трубку!.. Это совсем не в твоих интересах.

Окрик прозвучал так ясно, будто тот, от кого он исходил, стоял тут, в комнате, рядом.

Владимир сглотнул.

– Кто вы?

– Это не имеет значения. Я хотел бы… предупредить тебя… чтобы ты не очень-то задирал нос.

– Владлен – это ты?

В одно мгновение – спасительная мысль: О господи! Так и есть! Как же я сразу не догадался! Кто ещё может забавляться подобным образом, как не Владленчик – его старинный институтский товарищ! Эх ты, престарелый плейбой… Прошлый раз ты был кем? Ах да! Налоговым инспектором! Но…

Мысль увяла.

…но Владлен не звонил ему уже… сколько? года два?

– Владлен – это ты?

Владимир спрашивал, но уже знал, что это не Владлен.

– Ты допустил одну ошибку… и теперь должен… её исправить. – Человек говорил медленно, чувствовалось, что каждое слово даётся ему с трудом; было впечатление, что и слова-то он выстраивает, точно вспоминая перед этим каждую букву в отдельности. – Тебе придётся её исправить… потому что… у тебя нет выбора.

Владимир молчал, он вдруг решил, что больше не будет ничего говорить. Он будет слушать.

– Моя жена… – сипел незнакомец, – глупая женщина. Она придумала, что если она уедет отсюда, то навсегда избавится от меня… Она просто дура. Все женщины дуры… ты не находишь?

Владимир молчал. Он как бы попал в воронку времени, всё кругом замерло: и он сам, и воздух в комнате, и даже часы на стене – не было слышно их привычного тиканья.

– Она уехала и продала дом, который я строил для неё… И для себя.

Дом? Он сказал: дом? Он что, говорит о доме в Чёрной?

Владимир почувствовал, как волосы на его затылке встают дыбом. Как у пса. Только у пса это бывает не от страха.

– А ведь я был хорошим плотником… – ещё партия щебня в воронку времени… – я был отличным плотником, ты скоро в этом убедишься, приятель.

Когда-то давно в детстве Владимира свалила жестокая вирусная инфекция. Температура поднялась такая, что он бредил. И в бреду ему казалось, что его кто-то крутит за ноги. В редкие ясные моменты он видел себя на коленях у мамы и слышал её слова "Успокойся, миленький, всё будет хорошо", а затем он снова проваливался в беспамятство и оказывался привязанным за ноги к дикой карусели. Он приходил в себя и просил маму, чтобы она его не крутила, и та отвечала "Уже всё, мой хороший, больше не буду". Но болезнь уносила его в свои жуткие измерения, и всё повторялось снова. "Ах, мамочка, зачем ты меня крутишь", – плакал он, не в силах вынести лжи, исходящей от единственно родного человека. "Ах, мамочка! – хотелось крикнуть ему сейчас. – Пожалуйста, не надо, это так ужасно!" Но у него не было сил, и страшный скрежещущий голос в трубке всё звучал и звучал.

– Что вам нужно? – выдавил Владимир и ему стало стыдно за свои ягнячьи интонации, – горло не слушалось его.

– Что мне нужно? – Новая машина щебня. (О ужас! Да ведь это – смех, он так смеётся!) – Мне нужно… чтобы ты понял… (Да говори же ты, чёрт тебя дери! Что у тебя там, в глотке, гнилая портянка, что ли?!) …какую глупость ты совершил.

– Глупость?

– Ты украл у меня дом!

– Эй, послушайте! – Господи, что за бред! – Я не знаю, кто вы, да и знать не хочу, но… Что "но"? Что "но"? О чём ты говоришь? – …это невозможно! Кто вы? Что за дикие розыгрыши!

– Я просто хочу, чтобы ты знал… Я никуда не собираюсь уезжать, подобно моей глупой старухе. Это мой дом… и я буду в нём жить!

– Но я купил этот дом! – закричал Владимир; он только сейчас с удивлением обнаружил, что всё глубже увязает в этом немыслимом разговоре. – Я заплатил за него деньги!

– Засунь свои… – его собеседник тоже попробовал закричать, но в трубке что-то булькнуло, и несколько долгих секунд Владимир слышал одни лишь жуткие всхлипывания и сопливые утирания (Ну и развалина!). – Засунь свои грязные деньги себе в задницу, молокосос! – заорала наконец трубка. – Да поглубже! В этом доме есть только один хозяин – я! Ты слышишь?! И вдолби это в свою тупую башку! Только! Один!! Хозяин!!!

Связь прервалась, и после невыносимой – и в то же время спасительной – тишины Владимир услышал гудки отбоя: би-ип, би-ип, би-ип, би-ип, би-ип…

На мгновение ему показалось, что он всё ещё спит. Должно быть, это просто один из тех коротких, но всегда ярких утренних снов, что посещают отдохнувший за ночь мозг за секунду до пробуждения. Вот-вот ворвётся в эту эфемерную реальность настойчивый зуммер будильника, и всё рухнет, и рассыплется на мелкие осколки, как ломкое зеркало от неосторожного обращения. Ну разумеется, это сон! Это не может быть реальностью, – в жизни мертвецы не звонят по телефону с утра в понедельник! Они вообще не звонят! Они могут только сниться…

Но слабая эта надежда рухнула, как только открылась дверь и в неё вошла Ирина Витальевна, его главный и единственный бухгалтер. Она процокала каблучками к своему кабинету, на ходу открывая сумочку и роясь в ней в попытке найти ключ. Ирина Витальевна была более чем реальной.

– Владимир Александрович, здравствуйте! – сказала она громко и принялась открывать дверь.

Сидящий за столом мужчина машинально кивнул и поймал себя на том, что пытается засунуть телефонную трубку в подставку для настольного календаря.

– А, чёрт! – вырвалось у него, и Ирина Витальевна тут же отозвалась от двери:

– Что, какие-то проблемы с утра, Владимир Александрович?

Её быстрый, по-женски внимательный взгляд заставил его подсобраться.

– Да, – сказал он, – то есть, нет, всё нормально.

– Это всё из-за жары, – услышал он её голос, – никакая работа на ум нейдёт, мозги плавятся…

Она наконец-то справилась с замком и исчезла в своём кабинете. Оттуда донеслось:

– Как ваша новая дача? Съездили с семьёй на выходные?

Он кивнул и подумал: "Хозяйка сказала, что он умер! Я это собственными ушами слышал…"

– Владимир Александрович, вы меня слышите?

– Да, спасибо, хорошо съездили, – ответил он, едва улавливая нить разговора.

"Он же умер! Как же он может звонить?.. Это шутка, просто чья-то глупая шутка…"

Но всё внутри подсказывало ему, что это не так. В ушах всё ещё звучал жуткий захлёбывающийся голос незнакомца: Это мой дом… Да ни хрена подобного! "Мой дом"! Может быть, он и был твой, да я за него бабки отдал, и, кстати, немалые, – а это, уж как хочешь, любой суд признает… к тому же всё оформлено в сельсовете и у нотариуса…

– А у меня муж в Чёрную на рыбалку ездит, – продолжала из-за стены бухгалтерша, – и даже привозит иногда кое-что. Если не налижется прежде. Эх, наверное, ребятишкам там раздолье! – речка, пруд…

Но Владимир не слушал. Этот неожиданный звонок привёл его и без того расстроенные чувства в полное смятение. Он думал: "Утром я не хотел вставать и идти на эту чёртову работу. И вот пришёл. С утра всё было плохо, но я нашёл отдушину… – он не сразу вспомнил, что он такое хотел сегодня сделать, – …да! я хотел позвонить Жаку в Париж и договорится о встрече". Мысль о предстоящей поездке, в которую он вцепился руками и ногами как в единственное спасение от… от чего? от стресса? – да, он чувствовал, что с каждым днём эта будничная, размеренная работа, да просто все эти чёртовы дела ради денег, загоняют его в какой-то тёмный угол, из которого необходимо вырваться, нужно разорвать эту цепь, остановить гонку, сойти с дистанции, хотя бы на время, это ему так сейчас необходимо, – …так вот, ещё полчаса назад мысль о Париже (казавшаяся спасительной!) сейчас почему-то вызвала лишь досаду и раздражение. Почему? Он не находил ответа. Перед ним был выход, дверь, и он уже совсем было подошёл и взялся за ручку, но дверь оказалось закрытой на хитрый замок. Так просто.

– Ни черта у тебя не выйдет, любезный! – прошептал он кому-то в пустоту комнаты и вдруг услышал, что словоохотливая Ирина Витальевна всё ещё о чём-то вдохновенно разглагольствует.

"Почему бы тебе не заняться делами, дорогуша? – подумал он. – Ты ведь как-никак пришла на работу".

Однако ничего такого он ей, понятно, не скажет.

Снова взгляд на часы. "Сейчас ещё рано, но после обеда я обязательно позвоню Жаку. Никому не удастся сбить меня с толку! Никому!" Собственная твёрдость немного успокоила его, и он даже мысленно вернулся к чудаковатому толстяку Шарову, но одного взгляда на телефон хватило, чтобы вернуться в кошмар.

"Он сумасшедший, это точно!.. Но почему я думаю о нём как о живом? Он должен быть уже – сколько? два? три года? – как на кладбище!"

В его воображении возник вылезший из могилы полуразложившийся труп, бредущий по улицам в поисках телефона-автомата: одежда, вернее, то, что когда-то было одеждой, свисает истлевшими клочьями, кожа на лице и руках изъедена червём, полусгнившее мясо отваливается от костей… "Тьфу ты, нечисть! Да что это я, совсем сбрендил?"

Он вдруг понял, что вряд ли сможет сегодня работать.

"Жаку я позвоню из дома, а факс и завтра не поздно отправить. Сейчас или никогда. С минуты на минуту придут ребята… и тогда я уже никуда не уйду".

Владимир ещё раз взглянул на телефон…

…ты украл у меня дом…

…и ему показалось, что этот жуткий тип – обладатель ржавого загробного голоса – притаился под этим изящным кроваво-красным пластиком и только и ждёт момента, чтобы выскочить оттуда и вцепится ему в глотку.

Всё!

Владимир резко встал из-за стола.

– Ирина Витальевна! – крикнул он.

– Да, Владимир Александрович, – с готовностью отозвалась та.

– Я что-то неважно себя чувствую. – Он подошёл к открытой двери в бухгалтерию и увидел, как женщина удивлённо вздёрнула свои выщипанные брови. – Похоже, перегрелся на солнышке. – Он попробовал улыбнуться. – Пойду домой, полежу.

– Ну конечно, конечно, – она понимающе закивала. – В такую жару нужно быть осторожным, немудрено и солнечный удар получить, тем более с непривычки…

Дослушивать Владимир не стал, он быстро повернулся, схватил дипломат и буквально выскочил из офиса.