ГЛАВА 7

РАСТЕНИЕ

Что? Я проспал весь день? Нет! Этого не может быть!

Он собрал в кулак всю свою волю и встал. В голове шумело. Господи! Столько проспать! Такого со мной ещё не бывало. Это всё она! Мелитина…

Он задел ногой банку на полу, и она покатилась. Остатки воды выплеснулись на пол. А, чёрт!

Осмотрелся. Кавардак был такой, что всё вопияло о капитальной уборке.

А может, мне тоже продать свою квартиру, да и… Мысль была настолько неожиданной, что он вздрогнул. Ужасно! Ужасно! Однако не так уж и глупо…

Он представил себя голым на холодной земле под окном. Среди окурков и жестяных банок из-под колы, со стеклянными глазами и улыбкой идиота на синих губах. Ужасно! И маленькая заметка в вечёрке: "Этой весной вошло в моду кончать счёты с жизнью в костюме Адама. Последний из безвременно ушедших завещал гордость своего гардероба – свои любимые кальсоны – управляющему Искра-банком…" Ну и что ты теперь собираешься делать, Аристархушка? Ты в полном курсе всех дел, отчего же темно чело твоё? Отчего не весел взгляд и не звучат в твоей душе фанфары? А? Похмелье твоё почти что миновало, тебя любит прелестная дьяволица, а на твоей кухне произрастает неведомый науке цветок, который вполне может удостоиться какой-нибудь биологической премии! К тому же ты скоро унаследуешь состояние и станешь местным Рокфеллером. Не волнуйся, Витечкина Верка далеко не уйдёт. Её сцапают в первом же парфюмерном магазине при попытке взять коробку тройнухи или ящик лосьона для бритья. Ты теперь уже не просто какой-нибудь там Арик, Аристархушка, Аристарх Матвеевич – ты теперь хозяин жизни, властелин двух миров. Ты свободный человек и кузнец своего счастья! Фортуна благоволит к тебе, так что же ты рыло-то воротишь…

Так размышлял Аристарх свет Матвеевич, стоя (словно в центре мироздания) посередине своей однокомнатной хрущёвской малометражки и почёсывая свою волосатую грудь.

Н-да, как видно, не благоденствие земное, не суета вокруг Золотого Тельца, не мельтешение это муравьиное прельщают сердце твоё. Летишь, знать, мыслью ты в иные миры, в иные дали, открыта, знать, тебе великая тайна предназначения твоего. И чист ты пред Господом, аки агнец, и готов предстать пред очи Его, к престолу Его.

– А не пошёл бы ты на хуй, Аристарх Матвеевич! – сказал он сам себе и возвеселился душою.

Пустая бутылка в кухне на столе торчала как надгробие его прошлой целомудренной жизни. Хлебные крошки были рассеяны по всей кухне прямо-таки с художественным изяществом. "Доктор" в кадке цвета измены спал сном праведника. Лягушачьи зенки его были прищурены и как бы подёрнулись лёгкой поволокой. Что тебе снится, крейсер "Аврора"… – пропел ему Аристарх и занялся уборкой.

Когда всё было убрано, сметено и уничтожено, он умял остатнюю колбасу (голод не тётка!) и занялся приготовлением ужина. Извлёк из морозилки мясо и вспомнил, что один раз уже предпринимал эту попытку. Когда это было? А, сто лет назад! Взял нож и, по-волчьи рыча и кусая губы, принялся возделывать эту, ставшую уже вечной, мерзлоту. Когда-нибудь я заточу сей клинок и сделаю себе харакири, решил он. Поставил сковороду, бросил шмат маргарина и положил мясо. Нужно посолить. Посолил. И поперчить. Поперчил. И вспомнил анекдот о привередливости жён. Анекдот был такой.

Будит жена мужа в три часа ночи и говорит: хочу говна. Да что ты, ангел мой, отвечает этот идиот, где я тебе в три часа ночи говна достану. А она своё: хочу говна. Ну, встал он, горемыка, посрал, положил на тарелку и принёс ей. На, говорит, душенька, кушай. А она понюхала и спрашивает: а ты его посолил? Нет, говорит. Так что же ты – сходи, посоли. Сходил, посолил, принёс. Изволь, родная. А ты его поперчил? Нет. Ну так сходи. Поперчил, принёс, на! Жена: это говно? Да, мать твою! Говно! Не видишь? И с солью и с перцем! На, жри!.. Не хочу говна…

А не грозит ли и мне то же самое? Не в разносчики ли говна я записался? Эта мысль повергла Аристарха в жесточайшую тоску, однако аппетит не отбила. Он с удовольствием ворочал на сковороде три смачные ломтя мяса, которые шипели как три головы Горыныча, и предвкушал сытый покой в объятиях Морфея.

– Ты что, снова спать собираешься? – спросил он сам себя.

– А почему бы и нет? – ответил себе он сам. – К тому же, это наверняка будет не сон – а безостановочное трахало, труд тяжкий и утомительный.

– Ну, в таком разе, желаю, чтоб у тебя всё торчало бобриком, Казанова ты наш.

Поблагодарив себя за такую заботу и внимание, он сделал огонь поменьше, оставил мясо дозревать, а сам отправился в комнату смотреть вечерние шоу.

По двум программам рекламировали "Сникерс", "Блендамед" и "Тампакс", причём в такой последовательности, что создавалось впечатление, будто человек рождается лишь затем, чтобы съесть первый, почистить зубы вторым и потом долго мучиться от кровяных выделений.

По местному каналу шли российские новости. Они сплошь состояли из роста курса, расширения спада и обнищания корзины.

Вата на полу притягивала взгляд. Милое моё одеяло! Сколько суровых зим я провёл под тобой! С какой любовью ты всегда согревало мои усталые члены! А теперь… теперь ты пало жертвой сластолюбия твоего хозяина. Прости меня. Ты было моим верным спутником на дороге жизни – и неважно, что эта дорога никуда не ведёт. Твоя ли эта вина? Ты с честью исполнило свой долг и почило, не пощадив живота своего за беспутного хозяина. Память о тебе навсегда сохранится в наших сердцах… Покойся, моё славное и навек любимое, а мы уходим дальше, хотя и в новом составе. Да, вот так, теперь нас двое, хотя не всякому это и видно. И новый предмет моих мыслей, воздушная Мелитина Васильевна, уже недвусмысленно намекнула, что тебе, мой друг, будет изыскана достойная замена. Да что я! Мелитина Васильевна совершенно определённо сказала, что купит новое. С первой получки. Так что не пройдёт и года, как я стану счастливым обладателем нового укрывного материала…

Нехотя и с ленцой собирал Аристарх Матвеевич с пола видимый глазу сор. Полные пригоршни набил, сложил горкой. Из кухни заструились первобытные запахи. Природа взяла своё: он бросил всё и вернулся к мясу.

Мясо было готово. Или почти готово. По крайней мере, настолько, чтобы он смог его разжевать. Положил на тарелку и, истекая слюной, опустился на табурет. Преломил хлеб, потрогал вилкой румяную корочку…

Звонок в дверь прозвучал так, словно ему в позвоночник воткнули спицу.

Аристарх Матвеевич застонал. Немыслимо! Для чего ещё он понадобился этому докучливому и бестолковому миру! Зачем так бесцеремонно вторгается он в его тихое счастье! Как смеет он, в конце концов, беспокоить его в такую священную минуту – минуту трапезы! Казалось, даже кусок поросятины на тарелке и тот пыхал жаром негодования.

– Убирайтесь к чёртовой матери! – прокричал Аристарх Матвеевич и вонзил вилку в сочную мякоть эскалопа. Да, надо бы действительно так прокричать…

Наглец под дверью не унимался. С тупым усердием он нажимал и нажимал кнопку звонка.

Проваливай, я не собираюсь тебе открывать! Мне никто не нужен!

Дз-з-и-инь! О господи! Уйдёшь ты, наконец! Дз-з-и-инь! Ещё раз и ещё.

Какой настырный визитёр! А вдруг это Лёха, гад такой? Но поздно, братец, опоздал, всё выпито и сожрато…

Со вздохом встал. Ну, если это Лёха, я ему…

Отпер.

За дверью стоял Ковач. И был он бледен. И пот струился по челу. Да нет, фантазии… Он был как всегда, учтив, подтянут, чуть с поклоном. Лишь лёгкая растерянность в глазах.

– А я звоню, звоню… Я глянул – свет горит. Думал, может, задремал Аристарх Матвеевич… Вы разрешите?..

Шаг в квартиру. Ну что ж, входи, когда пришёл. Это уже становится доброй традицией. В прошлый раз имел я от разговора с тобой яичницу по-гренландски, а нынче что?.. Порося а-ля Амундсен? Сказал:

– Я ем. Вы, может, в комнате подождёте?

Подумал: а чёрт! Ведь там кровать…

– Конечно-конечно, – закивал Ковач. – Нет проблем.

На кухне Аристарх Матвеевич постоял, с тоскою глядя на ожидающий его деликатес. Настроение, как стрелка, – до нуля… Неужто я тут буду есть, когда он там сидит? Кусок же в горло не полезет! Вернулся в комнату. Присел. Взглянул с вопросом.

Гость откашлялся.

– Прошу прощения, Аристарх Матвеевич, может быть, вы что-нибудь на себя накинете, а то, знаете, как-то рассеивает внимание…

– Что? – спросил Аристарх и с удивлением обнаружил, что сидит в одних трусах. – О! – сказал он и покраснел. – Простите, я сейчас.

Да что это со мной?

Натянул брюки и всё не мог найти рукав рубахи.

– Я поздно встал сегодня… – промямлил он и понял, что говорит ерунду. За окном был вечер.

– Я знаю, – кивнул Ковач. – Я видел Мелитину Васильевну.

Аристарх обмер. Так это был не сон!

– Вы не пугайтесь. Всё в порядке. Дело в том… да вы сядьте… дело в том, что Мелитина Васильевна попросила меня поговорить с вами. Сегодня милиция задержала Верку, сожительницу Виктора Рытика, Витеньки, но денег при ней не оказалось.

Он знает всё! Он в курсе! Боже мой! Он что, такой же монстр, как она? Мысли гейзером забили в его голове.

– Я вижу, вы растеряны. Тогда давайте поступим так. Я вам всё расскажу, а потом мы с вами вместе решим, что нам делать. О'кей?

Аристарх молчал. Ковач, видимо, ждал приглашения. Не дождался, взял стул и сел.

– Поверьте, Мелитина Васильевна прекрасный человек. То есть… ну, вы меня понимаете. Она хотела помочь этому парню. У них когда-то давным-давно случился роман – да вы должны знать… И всё было бы хорошо, если бы он не покончил с собой. В последнее время он сильно деградировал и был уже ни на что не способен. В общем, он настойчиво искал смерти. И она ничего не могла с этим поделать. Вы слушаете меня?

– Да, – сказал Аристарх.

– Замечательно. Я понимаю, вам трудно поверить в это. Я и сам ещё не вполне… – Он сделал неопределённый жест. – Но сейчас вот что важно. Эта Верка наверняка выложит следователю всё, что знает, и ещё больше напридумывает. Она не очень-то и в курсе, но Витенька по причине своего, скажем так, неустойчивого характера кое-что ей всё же рассказывал. Думаю, верить она не верила, но на всякий случай мы с вами должны выработать какую-то единую версию…

– Эй-эй, погодите! – закричал Аристарх. – Но причём здесь я? Какая-то Верка, какой-то Витенька, какая-то Мелитина – кто это? Я их не знаю! Что вы хотите от меня? И, вообще, кто вы такой?..

Когда Аристарху Матвеевичу случалось волноваться, он сразу же начинал себя ненавидеть. Ему всегда хотелось быть человеком спокойным, обстоятельным и взвешенным. Этаким монументом. Жаль только, удавалось это редко. И всякий раз он психовал. Но тут… он слушал себя и ему нравилось, что и как он говорит. Давай! Давай! – подбадривал себя Аристарх. – Наподдай-ка им! Что это ещё за наглость такая! Врываются, понимаешь ли, в чужой дом, наводят свои порядки, заставляют надевать штаны, да ещё и указывают, что делать, а чего не делать! Просто неслыханная наглость!

– …какое вы имеете право!

Ковач мирно сидел и спокойно слушал. Когда же Аристархов фонтан иссяк, он сказал:

– Я полностью с вами согласен. Но разрешите задать вам один вопрос. Когда позавчера вы проникли в квартиру Виктора Рытика, вы там искали что-то конкретное, или это был просто безобидный вечерний моцион? Что вы там делали, Аристарх Матвеевич?

– Я? – Аристарх Матвеевич был опрокинут. – Я? Я никогда там не был! С чего вы взяли? Да и квартира-то опечатана.

– Может быть, вы искали деньги? – продолжал Ковач, не обращая внимания на его слова.

– Какие деньги?

– Тридцать миллионов.

– Эти деньги в сейфе, у вас в банке!

– А вот следователь Иртеньев на этот счёт другого мнения. Как вы думаете, почему? Да потому, что он уже заглянул в этот сейф и ничего там не нашёл! Он разве ещё не говорил вам об этом?

Взгляд Аристарха метнулся к столу, туда, где лежала повестка. Да кто он такой, этот Ковач, чтобы припирать его к стенке! Кто он такой, чёрт бы его побрал со всеми его потрохами! Что им всем от меня надо, в конце концов!

Ковач наклонился вперёд и доверительно проговорил:

– Я знаю, вы вчера звонили мне на работу. Хотели со мной поговорить. Так? Теперь я сам пришёл к вам, и что я вижу? Вы отказываетесь со мной разговаривать. Я вас абсолютно не понимаю, Аристарх Матвеевич, абсолютно… Представьте, что те вопросы, что я вам только что задал, задал бы не я, а следователь… Что бы вы ответили?

– Кто вы? – вдруг вырвалось у Аристарха.

Ковач поднял недоумённый взгляд.

– То есть как это – кто?

Какое-то время они в упор смотрели друг на друга. И было, видимо, что-то прочитано банкиром в Аристарховых глазах, потому что он неожиданно рассмеялся.

– Ах вон вы о чём!.. Я человек, Аристарх Матвеевич, обычный человек! Можете потрогать, пожалуйста, я не возражаю. Я ваш сосед, попавший в нехорошую историю. Да-да! И теперь мне приходится спасать свою репутацию. А ведь я ничего предосудительного не делал! Мало того – ни о чём таком и не помышлял! Хотел купить сыну квартиру. Ну и что? Всего-то-навсего! Чтобы он был поближе к нам, старикам. Вы знаете, это очень удобно – родители и дети в одном подъезде… Мелитина Васильевна сообщила мне, что Витенька продаёт квартиру, мы с сыном посоветовались, ну и… остальное вы знаете. Да очнитесь же! Нам действительно есть о чём поговорить.

– Не собираюсь я ни о чём говорить. У меня болит голова. И вообще, я сегодня ещё не ел.

– Вы хотите опохмелиться? Так я сейчас домой сбегаю…

– Да не надо мне ничего…

Вот дьявол! Откуда он знает, что я пил-то? Или у меня всё на роже написано?

– У вас на кухне растёт цветок, – сказал Ковач.

Такой неожиданный поворот заставил Аристарха Матвеевича насторожиться.

– Собственно, в этом заключается ещё одна просьба Мелитины Васильевны… – Лицо Ковача было непроницаемо. – Вы, наверное, успели заметить, что это не совсем обычный цветок?

– А вам-то откуда… – испугался Аристарх, но Ковач перебил его.

– Если вы хотите получить ваши деньги, не выбрасывайте его, пожалуйста.

Аристарх опешил. Ничего себе заявочки!

– А с чего вы взяли, что я хочу его выбросить? – удивился он.

Ковач картинно вздохнул и пожал плечами.

– Я всего лишь хотел предупредить, чтобы вы невзначай не причинили ему какого-либо вреда.

Эй, монумент, – позвал Аристарх, – ты где? Ну-ка, – свысока да с достоинством…

– А вам-то что! – изрёк он. – Мой цветок, хочу – выброшу, а захочу – съем на завтрак.

Для начала неплохо.

– Ну что вы, Аристарх Матвеевич, это всего лишь просьба, и просьба, заметьте, чертовски красивой женщины. Или вы не согласны?

– С чем не согласен?

– Что Мелитина Васильевна шикарная женщина.

– А разве вы в этом разбираетесь?

Получи фашист гранату!

Но, вопреки ожиданиям, ни одна мышца на лице Ковача не дрогнула. Чёртова маска!

– Я не обижаюсь, – сказал он после некоторого молчания. – Потому что мои симпатии так же естественны, как и ваши. Можно только сожалеть, что вы не способны этого понять.

Вот ведь стервец! Ну да ладно… один-один.

– Смею предложить вам выбор, – как ни в чём не бывало продолжал гость, – альтернативу, так сказать. Авось и сдвинемся с мёртвой точки…

– Вы меня жутко заинтриговали, Владимир Иванович.

Чтоб у тебя член отсох, гомосечина!

Стойкость и выдержка!

Ковач загнул палец:

– Первое. Я сейчас приношу вам тридцать миллионов, и всё остаётся как есть.

– Хм, интересно. А второе?

– И второе. Вы не соглашаетесь на этот брак и тогда…

– Что тогда?

Глаза Ковача как-то вдруг сразу посерьёзнели, и он сказал:

– Если честно, Аристарх Матвеевич, то я не знаю… Но думаю, что и в этом случае всё останется как есть.

– Ха! И это вы называете выбором?

– По правде говоря, меня крайне удивляет, что вы ещё раздумываете. В наше время это даже как-то странно… Вам предлагают деньги… Можно сказать, делают подарок… А вы… В конце концов, это просто невежливо – отказываться от подарка. Аристарх Матвеевич, поймите, от вас ведь ничего особенного не требуется. Вы соглашаетесь на брак – и деньги ваши.

– И всего-то?

– Вот именно!

Как я устал, подумал Аристарх Матвеевич, ох как я устал. Просто слов нет…

– Я должен подумать, – сказал он, чтобы, наконец, избавится от назойливого соседа.

Ковач кивнул и хлопнул себя по ляжкам. Встал.

– Ну что ж, только не думайте слишком долго.

Аристарх машинально проводил его до двери. Уже на самом пороге тот обернулся.

– Вы знаете, у Витеньки дома тоже был цветок.

– И что?

– Верка сломала его… дура. Всего доброго, Аристарх Матвеевич.

Ушёл. Сгинул. Аристарх поймал себя на том, что рука сама по себе тянется совершить крестное знамение. Вот ещё!

Постоял в прихожей, без дум, без мыслей, с пустой башкой, глядел в пол и ничего не видел.

– Надеюсь, ты не поверил ни единому слову? – прозвучал вдруг голос О.О.

– А-а, подпольщик. Слушай, хоть ты ещё не лезь ко мне сегодня, а. Хоть ты не лезь!

– Дорогой мой, ты ни с какой стороны не похож на Фауста, чего ты выпендриваешься!

– Отвали, а. Заткнись и отвали. Я мясо пошёл есть.

– Смотри, мозги не проглоти.

– Постараюсь.

Ел мясо, будто жевал автопокрышку. Мысленно расчленил Ковача на кусочки и принципиально не стал собирать. Хотел обмозговать ситуацию, но крутилось только одно: И В ЗЕМЛЮ ЛБОМ ЛОЖИСЬ И ТЛЕЙ. А ведь это и в самом деле Хармс! И даже предыдущие строки припомнились:

Теперь тебе весь мир несносен,
Противен ход годов и дней.
Беги, старуха, в рощу сосен
И в землю лбом ложись и тлей.

Пора, пора и тебе, Аристархушка, как той старухе… Встряхнулся, отгоняя навязчивые эти мысли, достал спички и принялся ковырять в зубах… Ковач всё ещё был здесь. Да чтоб тебе всю жизнь жрать сырое мясо! – пожелал он своему цветному другу. Подумал и добавил: а ты, чай, так и делаешь!

В комнате обнаружил: та башенка из ваты, которую он так любовно сооружал на полу, разрушена и растащена их с Ковачем бестолковыми перемещениями. Один сюжет, старинный пейзаж… Из темноты, с горы неведомой, из страшного угла его души, двинулся и стал набирать обороты чудовищный, неостановимый, исполинский каток, имя которому – Безысходность. Страшный и железный, он был неуправляем. Он громыхал и высекал искры. Ещё минута – и раздавит. Аристарх представил, как он лежит, плоский, на холодном полу среди ошмётков ваты – мультяшный Том, пострадавший от проказ изувера Джерри.

Он закрыл глаза и упал на кровать.

Уснуть-ка? А? И будь что будет.

Вот только телик надо выключить… Глянул. Странно, его уже кто-то выключил. Кто? Что не я – точно. Чудеса! Дотянулся до валяющейся банки, поставил её себе на грудь и стал в неё стряхивать пепел.

Лягушка, попавшая в крынку с молоком, сучит лапками и сбивает масло. И выбирается из крынки. А что делать, когда везде, кругом, и внутри, и снаружи – сплошное масло? Сучить, иль не сучить – вот в чём вопрос!

– Сучить! – сказал О.О.

– Сучить, – повторил Аристарх Матвеевич, держа на груди банку и пуская волны сизого дыма прямо в масло вокруг себя. – Или не сучить.

– Дождёшься! – сказал О.О.

– Дождусь, – повторил лежащий.

Поставил банку, поднял с пола тапок. Попаду, нет? Прицелился и запустил им в выключатель. Не попал. Пришлось вставать и выключать.

Лежал и думал. Мечтал, как было б здорово проспать всю ночь без этих чёртовых кошмаров и проснуться 1-го Мая шестьдесят пятого… или шестьдесят девятого. Чтоб всё кругом – как в первый раз, и мама чтобы была нарядная и весёлая, и шарики были огромными, и флажок красным. На улице – солнце, толпа народа, и все поют… мы рождены, чтоб сказку сделать былью… и музыка внутри тебя, и жить хочется, ужасно хочется жить… Неужто так было когда-то?

Но вместо этого снова была Мелитина, и был секс. Как только он забылся, всё вернулось. Пришло с той суровой неотвратимостью, с какой за осенью приходит зима, за днём – ночь, за рождением – смерть. И было неоспоримо доказано, что секс – он и в Африке секс. И за чертой и до черты, и у чертей и у людей всё это, как оказалось, происходит совершенно аналогично: а) поступательно-возвратные движения, б) короткая судорога в области таза (древние были поэтичнее, они говорили – чресл), засим – в) мерзейшие выделения и, наконец, – г) продолжительный период сытой пресыщенности на влажных простынях.

Потом начались увещевания, и лились слёзы, и снова был секс, и выяснение вопроса, почему он лёг спать одетым. А он уже был как бы и не Аристарх Матвеевич, а снова Арик, только почему-то Арик с бородкой, Арик-сгорбленный старичок. Личико его сморщилось, будто его жевало время, жевало, а потом выплюнуло. И он по-стариковски плакал, и слёзы бежали хрустальные, как воздух Альп. И он уже желал конца и искал руку с пистолетом, благословенную руку, дающую освобождение…

– Ты мой! Ты будешь мой! – шептала Мелитина и погружалась в него, и погружала его в себя.

– Всё, от чего я бежал, догнало меня, – говорил он уже без слёз и обид, лишь констатируя.

– Дурачок, – успокаивала она. – Нужно было бежать навстречу…

– Я больше не могу, – просил он.

– Ну отдохни… – великодушно позволяла она, – отдохни чуток.

И он делал вид, что отдыхает, но не было покоя в его душе. А она лежала рядом, и он чувствовал её горячее тело, которое на самом деле было пеплом, чёрной гарью на городской свалке, и он не мог этого понять, не мог охватить, обливался холодным потом и сознавал, что сходит с ума.

Мелитина говорила. Она рассказывала о своей матери, и выходило, что та до сих пор жива.

– Это мама придумала мне такое имя – Мелитина, а ты знаешь, что оно означает? По-гречески это – медовая, сладкая как мёд. – Она смеялась. – Ты вот попробуй-ка, так оно и есть.

Её мать была сумасшедшей. По её словам, уже почти двадцать лет она живёт в психушке, на Сланцах.

– Ты знаешь, где это – Сланцы? – спрашивала она. – Ой, это страшное место. Там такие жуткие порядки! А ведь все эти психи – они совсем безобидные. И даже славные. Но денег не хватает, и там у них постоянно какие-нибудь эпидемии. Все ходят вшивые, а мама уже старая, и позаботиться о ней некому. Поэтому я и должна ей помочь, только вот боюсь, не успею. Мама теперь очень больная и слабая. Я долго не решалась ей являться, потому что у неё и так плохо с головой, хотя иногда бывают настоящие просветления, довольно долгие. В такие периоды она всё видит и понимает, и ей тогда очень плохо. Но однажды я всё же решилась. Если бы ты видел, как она обрадовалась! И вот ни столечко не испугалась. Оказывается, она и не знала, что я умерла. Наверное, ей не говорили. А может, и сказали, но она уже забыла. И теперь она считает, что дочь приезжает её навестить. Но ведь это так и есть, правда? Когда я к ней прихожу, мы всегда долго-долго болтаем – иногда всю ночь напролёт, и она никак не хочет, чтобы я уходила. А ты знаешь, я ей могу являться, даже когда она не спит! Но получается это только с ней. С другими я пробовала – никак… Это она посоветовала мне растение. Мы как-то говорили о смерти, и она рассказала мне о своём брате, которого убили, когда меня ещё и в помине не было. Он украл деньги у каких-то мужиков, а те в отместку подожгли его дом. Он в деревне жил. Там он и сгорел, даже с кровати не встал. Видимо, пьяный был. С ним ещё собака сгорела, она жила на крытом дворе, а двери все были заперты. Так этот её брат, его Петром звали, вселился в растение и жил потом у материной тётки дома. Тётка была верующая и когда увидела, что на её цветке глаза выросли, чуть с ума не сошла. А Пётр ей ночью явился и всё рассказал, но она всё равно от растения избавилась. Мама сказала, что таким образом он мог и совсем в мир вернуться и даже новое тело получить. Ты хоть слушаешь меня? Тогда я и решила попробовать. У Витеньки. К нему я давно приходила, и мы с ним жили как прежде. Но это давно было, потому что перед смертью он уже целый год был импотент. Я поселилась в его цветке, на кухне, и стала пытаться. Сначала ничего не получалось, а потом я увидела, что цветок меня слушается и изменяется как я хочу. Это было такое счастье! Я всё рассказала Виктору, а он наорал на меня и сказал, что с него хватит, что больше он не хочет меня видеть, что я ему надоела и всё такое прочее… Это было ночью, Верка проснулась и спросила, на кого он орёт. А он сказал, что это не её собачье дело и пусть она лучше заткнётся. Тогда она сказала, что у него уже началась белая горячка и пора его отправлять в психушку. Они ещё чуток полаялись, а утром он ей всё рассказал. Верка смеялась и говорила, что он точно съехал с катушек и что она больше не собирается жить с мужиком, у которого в голове и между ног пусто. Вот так-то… А когда он застрелился, она сломала цветок, потому что и сама уже видела, что с цветком что-то неладно. Сломала со злости и ещё от страха сойти с ума…

Мелитина провела рукой по Аристархову животу, опустилась ниже и овладела его яйцами.

– И тогда я подумала о тебе… Ты мне сразу приглянулся. И у тебя такой шикарный "доктор"! Аристархушка, милый, ты ведь поможешь мне?

И она стала сжимать пальцы.

– Не надо, – попросил Аристарх.

– Ты мне поможешь? – повторила она.

– Я не могу, – попытался он, но почувствовал, что долго не вытерпит. – Хорошо, хорошо, – закричал он, когда боль уже сделалась невыносимой.

– Я люблю тебя, – прошептала она, отпуская его побрякушки.

А не пора ли и мне на Сланцы? – подумал Аристарх.

Утром пришёл Иртеньев.

Почему бы им всем не оставить меня в покое!

Аристарх открывал дверь и смотрел на свои руки. Руки тряслись. Да и всего его била крупная дрожь.

– Аристарх Матвеевич, мне сказали, что вы болеете. Что с вами?

Аристарх пустил его в комнату и демонстративно улёгся в кровать.

– Вы себя плохо чувствуете?

– Да. Похоже, у меня грипп.

– Врача вызывали?

– Нет.

– А вот это зря. Надо обязательно вызвать. Лекарства-то у вас хоть есть?

– Есть.

– Выглядите вы неважно. Температура?

Аристарх кивнул.

– Так и быть, не буду вас беспокоить, – он помолчал. – Я только пришёл сказать вам, что мы вскрыли сейф Виктора Рытика в Искра-банке.

Аристарх молчал.

– В сейфе ничего нет.

Он ждал реакции. Не дождался и продолжил:

– И ещё мы задержали сожительницу Рытика. Она ничего не знает ни о деньгах, ни о том, что квартира была продана. Мне кажется, она лжёт. И ещё мне показалось, что она чего-то боится. Вы не знаете, чего?

– Нет, – сказал Аристарх. – И её я тоже не знаю.

– Понятно.

Иртеньев посидел ещё минуту и поднялся.

– Аристарх Матвеевич, вы разговаривали с Ковачем?

– Да.

– Он о чём-нибудь просил вас?

– Нет.

– Ладненько. Я вызову для вас врача. Не возражаете?

– Не надо мне никакого врача!

– Надо-надо, не спорьте. С этими гриппами шутки плохи. Да, кстати, хочу вас проинформировать, отыскалась ведь одна Мелитина. И отчество такое же – Васильевна. Вот только умерла она давненько.

– Я знаю, – пробормотал Аристарх.

– Что вы сказали?

Аристарх обречённо посмотрел на следователя.

– Ничего.

– Она умерла в трёхлетнем возрасте от двустороннего воспаления лёгких, – закончил тот.

– То есть как? – опешил Аристарх.

– А вот так.

Иртеньев постоял ещё немного, поблёскивая глазами из-под чёрных бровей, попрощался и ушёл. Аристарх даже не смог встать, чтобы закрыть за ним дверь. Не было сил.

Минут через сорок он всё-таки поднялся и прошёл на кухню. В пачке осталось всего две сигареты. Закурил. Взглянул на растение. С подоконника прямо ему в лицо бесстрастно и жутко смотрела Мелитина Васильевна. Или кто-то другой, так себя именующий. А впрочем… какая разница… Отвёл взгляд, снял горшок и поставил его на пол. Пододвинул табурет и, кряхтя, взобрался на подоконник. Внизу, у подъезда, сидела Роза. Одна. Подумал: если она сейчас поднимет голову, то увидит, как я стою здесь в одних трусах. Ну и что? Так или иначе, она меня скоро увидит. Не буду же я ждать, когда она уйдёт, она может просидеть и до вечера… Попробовал шпингалет. Тот был скован засохшей краской и не поддавался. Спускаться за молотком не хотелось. И вдруг он услышал шаги. Сзади.

Обернулся. Посреди кухни стоял Ковач.

– Я принёс деньги. Как обещал, – сказал он, показывая свёрток. – Но, я вижу, вы заняты.

– Как вы вошли? – по-птичьи пропищал Аристарх – ему внезапно изменил голос.

– А у вас дверь открыта, – объяснил Ковач, нагло пялясь на его голые ноги. – Вы уже что-то решили?

– Я решил спрыгнуть, – сказал Аристарх.

– А я думал, вы хотите помыть окно.

– Вы ошиблись.

– Теперь я это понял.

Они оба умолкли, но продолжали смотреть друг на друга. Бляха муха, ничего комичней и придумать нельзя! Посмотрел бы кто со стороны…

– Хватит разглядывать мои ноги! – сказал наконец Аристарх. – Это неприлично.

– А я и не разглядываю, – неожиданно смутился Ковач.

– Как это не разглядываете! Я же вижу, что разглядываете! Если они вам нравятся, так и скажите! А то стоите тут, молчите и разглядываете!

– Да нет! Вам показалось!

– Как же – показалось… Помогите-ка мне лучше слезть.

Ковач подошёл, подал влажную руку. Аристарх оказался внизу. Указал на пакет.

– Это деньги? Отлично. Положите на стол.

Ковач всё выполнил в точности.

– Что-то ещё? – спросил Аристарх.

– Нет, – банкир отрицательно мотнул головой.

– Ну, тогда – прощайте.

Ковач повернулся уходить.

– Эй, постойте-ка! – окликнул его Аристарх. – Если бы я вздумал продать свою квартиру, как вы думаете, сколько я смог бы за неё выручить?

– Вы не должны меня об этом спрашивать.

– Почему?

– И делать этого тоже не должны, – голос педика дрогнул.

– И всё же?..

Молчание.

– Отписать её вам, Владимир Иванович?

Ковач вскинул затравленный взгляд, развернулся и был таков. Ни слова, ни полслова…

Аристарх Матвеевич немного постоял, глядя на лежащий перед ним пакет. Однако разворачивать не стал.

Он улыбнулся и полез в ящик за молотком.