ГЛАВА 2
ЦВЕТОК
Когда вечером этого дня Аристарх Матвеевич готовился отойти ко сну, он обнаружил довольно странную вещь. Он обнаружил, что во время своего полуденного сна самым постыдным образом испачкал свои трусы. Попросту – кончил. У него была поллюция. Вообще говоря, в его возрасте подобный факт не есть что-то особенно знаменательное, но таких вот спонтанных семяизвержений не было у него уже много-много лет.
Аристарх Матвеевич был удивлён. И ещё он не мог решить, как ему к этому отнестись, хотя было ясно, что расстраиваться тут не из-за чего. Немного смущало и то обстоятельство, что открылся этот казус только сейчас. Почему я не заметил этого сразу, думал он. Как бы то ни было, трусы были осквернены, и ему пришлось доставать из шкафа чистые.
Переодевшись, он посетовал на непрекращающиеся холода, натянул свои неизменные кальсоны и нырнул под одеяло. Вата в одеяле сбилась к ногам, и ему пришлось вставать, чтобы поправить положение.
Улёгшись окончательно, он свернулся калачиком – нужно было беречь драгоценное тепло.
Сон не шёл.
В голову лезла всякая ерундистика. Почему-то представилось, что женщина-тень, искавшая Владимира Ивановича, до сих пор бродит по подъезду и тыкается во все углы. Затем прилетела мысль о завтрашнем футболе по ящику, и он дал себе команду, не упустить сие из виду. Следом пришли вместе сожаление о шести тысячах трёхстах семнадцати рублях и воспоминание о початой бутылке пива в холодильнике. До завтра выдохнется, опечалился Аристарх Матвеевич, но вставать не стал. Потом он долго делил в уме шесть тысяч триста семнадцать на тысячу триста. Выходило четыре бутылки "Жигулей". А если ещё прибавить к остатку ту мелочь, что он отдал у киоска патлатому, то получалось чистых пять бутылок. А вместо этого на кухне сейчас лежит кулёк с бестолковыми семенами.
Аристарх Матвеевич вздохнул и повернулся на другой бок.
Сна не было.
Нечего днём дрыхнуть, укорил он себя. Лежи вот теперь с вытаращенными глазами.
На улице залаяла собака. Аристарх Матвеевич пожалел эту собаку. Потом он услышал кран в кухне. Как странно, подумал он, вода капает постоянно, но слышишь это только иногда. Удивительное существо – человек.
Засим пришли мысли о месте и предназначении человека на Земле. Эта тема была особенно болезненной для Аристарха Матвеевича, поскольку не видел он для человека на Земле ни места, ни предназначения. Столь тяжкие думы вскоре утомили его, и он начал помаленьку задрёмывать.
Из состояния полусна его вывели пьяные крики под окном. Похоже, что там завязывалась драка. Басил мужской голос, к нему приплетался женский, потом женщина начала кричать, да так истошно, что Аристарх Матвеевич заткнул уши. В нём начинала закипать злость. Вот ведь сволочи, подумал он, сволочи, сволочи, сволочи. И ночью от них покоя нет! Сквозь заткнутые уши он услышал как бы два хлопка, на мгновение всё стихло, а потом раздался такой жуткий вой, как если бы танком переехали слона. Аристарх Матвеевич выругался и решил встать покурить. Под одеялом он уже согрелся, и вылезать в холод квартиры ему совсем не хотелось. Но ведь эти гады всё равно не дадут уснуть! Он выпростал ноги, нащупал тапки, накинул рубаху и прошёл на кухню. Зажёг сигарету и выглянул в окно. Ничего не видно. Он по-прежнему слышал чей-то сдавленный вой и как будто приглушённые голоса. Кромешная темень во дворе не позволяла ничего рассмотреть. Потом стали зажигать свет в окнах нижних этажей, и тогда Аристарх различил внизу движущиеся тени и человека, одиноко лежащего на земле. Человек лежал свободно раскинув руки – так на пляже лежат курортники, разомлев от бешеного солнца. Аристарх Матвеевич удивился этой возникшей в его мозгу ассоциации, но тут осознал, в чём дело. Человек на земле был абсолютно голый. Мурашки стройными рядами прошествовали по спине Аристарха Матвеевича. Ни хрена себе, сказал я себе! Вид обнажённого мужика внизу окончательно выбил сон из Аристарховой головы. Со своего наблюдательного пункта ему явственно был виден тёмный волос на лобке лежащего мужчины, лицо несчастного было в тени. Святы дела твои, Господи! Аристарх вытер губы и достал ещё одну сигарету. Вспоров ночь качающимся лучом, подъехала машина. Скорая. Врач, белея халатом, проследовал к лежащему и наклонился над ним. Рядом стояли люди. Мужика быстро погрузили на носилки, и неотложка, лавируя в кромешной темноте квартала, уехала. Люди внизу постояли ещё какое-то время и начали расходиться.
Аристарх отлип от окна. Так. Пиво. Где-то было пиво. С огромным наслаждением допил остатки. Как будто Боженька босыми ножками…
Вернулся в кровать. Перед глазами стоял (лежал) голый мужик. Ну, теперь точно не заснуть.
Но уснул Аристарх Матвеевич в эту ночь довольно быстро. И, на удивление, не видел никаких снов. Может быть, что-то и снилось, но ничего не запомнилось. И слава богу.
Утром – Аристарх Матвеевич ещё нежился в кровати – раздался звонок в дверь.
– Кого ещё принесло! – буркнул он и нехотя стал подниматься. Крикнул в сторону двери:
– Щас! – и стал натягивать штаны.
Поддел тапки, накинул рубаху и прошествовал в прихожую. Спросил:
– Кто?
– Милиция. Откройте.
Сердце ёкнуло. Повернул замок. Перед ним стоял человек в штатском.
– Вы позволите?
– Да. Конечно. Проходите, – отступил на шаг.
Человек, из-под густых бровей зыркнув на Аристарха Матвеевича, ступил через порог.
– Представьтесь, пожалуйста, – попросил вошедший.
– Арис… – Горло перехватило. Откашлялся. – Аристарх Матвеевич.
– Где мы сможем поговорить, Аристарх Матвеевич?
– А что случилось? – голос по-прежнему не слушался его.
– Сюда? – спросил человек, указывая в комнату.
– Нет, лучше сюда, – Аристарх кивнул на дверь в кухню.
Прошли.
В кухне было посветлее, и ему удалось лучше рассмотреть неожиданного визитёра. Лицо обычное, может быть, немного широковатое, мясистый нос, глубоко посаженные умные глаза, волосы коротко остриженные, слегка вьющиеся. Выделялись на этом лице только брови – они были тёмные, гораздо темнее волос на макушке, мощные и нависали над глазами как два утёса. Аристарху Матвеевичу тут же вспомнился легендарный генсек Брежнев.
– Я сяду, – сказал человек, похожий на Брежнева. Он взял табурет и сел спиной к окну.
– Итак, Аристарх Матвеевич… – он улыбнулся краешком губ. – Интересное у вас имя – Аристарх. Редкое. Так вот. Для начала представлюсь. Меня зовут Сергей Сергеич, а фамилия моя Иртеньев. Я следователь городской прокуратуры.
Он извлёк из кармана плаща удостоверение и развернул его.
Озадаченный Аристарх Матвеевич поднял было бровь, но перед ним вдруг живо встало воспоминание о голом мужике вчера ночью под его окном, и он понял всё.
– Он умер? – слова вылетели как-то сами собой.
Теперь была очередь следователя Иртеньева поднимать свою царскую бровь.
– Я вижу, вы уже в курсе.
– Нет-нет, – смутился Аристарх Матвеевич. – Я… просто… я видел.
– Вот-вот. Как раз о том, что вы видели, я и зашёл поговорить с вами. Да вы садитесь.
Аристарх Матвеевич опустился на табурет у стола.
– Вы знали погибшего? – Он убрал удостоверение.
– Видите ли… товарищ… дело в том, что я ещё, собственно, не знаю, кто погиб…
Глаза следователя блеснули из-под двух утёсов.
– Но ведь вы же сами только что сказали: "я видел"!
– Так-то оно так, – почему-то заторопился Аристарх Матвеевич, – но когда началась драка…
– А почему вы решили, что была драка?
– Не знаю. Там кричали. Мне показалось.
– Ну хорошо, и что дальше?
– Да, так вот, когда я выглянул из окна, вот из этого самого окна, я сначала ничего не увидел, потому что было очень темно. Вы же знаете, было поздно…
– Вы смотрели на часы?
– Нет, я не включал свет.
– Хорошо. Дальше.
– А потом зажёгся свет, там, ниже, и я увидел, что прямо у меня под окном кто-то лежит.
– Это всё?
– Нет. Ещё. Вы знаете, он был абсолютно голый.
Тут Аристарх Матвеевич неожиданно вспомнил, как во вчерашнем сне он умолял отца Андрея дать ему какую-нибудь тряпицу, прикрыть свою наготу.
– А что вы слышали? – продолжал свой допрос бровастый следователь.
А что вы чувствовали, в тон ему продолжил Аристарх Матвеевич. Вслух же сказал:
– Я слышал крики. Кричала женщина. Жутко.
– Вы видели эту женщину?
– Нет, я только слышал крик.
– Вы знаете эту женщину?
– Нет, я же сказал.
– Вы сказали, что слышали крики. Кто ещё кричал?
– Мне показалось, там были мужчины.
– Сколько мужчин?
– Не знаю.
– Вы слышали их голоса?
– Я слышал один мужской голос. Это точно.
– Что ещё вы слышали?
– Больше ничего.
– Хорошо, – вздохнул Сергей Сергеевич Иртеньев, следователь городской прокуратуры. – Скажите, Аристарх Матвеевич, что вас связывало с Виктором Афанасьевичем Рытиком?
– С кем? – не понял Аристарх.
– С погибшим.
– А кто это – Виктор Афанасьевич… как вы сказали?
– Рытик. Его фамилия была Рытик.
– Я не знаю никакого Рытика.
– До сегодняшнего дня он проживал в вашем подъезде в квартире номер два.
– Витенька! – ужаснулся Аристарх Матвеевич. – Так это был он?
– Вы не ответили на мой вопрос.
– О господи! На какой вопрос?
– У вас были какие-то особые отношения?
– У меня? С кем? С Витенькой? Да вы что!
– Как долго вы были знакомы?
Аристарх Матвеевич молчал. У него никак не получалось приложить смеющееся слюнявое лицо Витеньки, какое он видел вчера, к тому бледному неподвижному телу, что лежало этой ночью под его окном.
– Как долго вы были знакомы? – повторил свой вопрос Сергей Сергеевич.
– Я не знаю. Я живу тут давно. И он, сколько помню, всегда тут жил.
– Вы были друзьями?
– Побойтесь бога! С алкашом-то! Да у него в году если три сухих дня и случалось, так это был праздник для всего дома!
– Он так всем досаждал?
– Да нет… Разве что иногда.
– А вы что же, Аристарх Матвеевич, совсем не употребляете?
– Почему? Но я же не алкаш!
Следователь улыбнулся.
– Гусь свинье не товарищ? Так?
– Я даже здоровался с ним через раз!
– Да вы успокойтесь. Не вы же его убили.
Аристарх Матвеевич обомлел.
– Его убили?
– Это для вас новость?
Взгляд следователя проникал, казалось, в самую душу.
– То есть… вы сказали, что он мёртв. Но я же не знал…
– И вы не слышали выстрелы?
Охренеть не встать. Витеньку убили из огнестрельного оружия! Да кому он сдался-то, чтобы на него ещё пулю тратить. Аристарх Матвеевич недоумевал. Неисповедимы пути твои, Господи!
– Нет, – наконец произнёс он. – Я ничего не слышал.
– Это понятно, – сказал Иртеньев. – Ведь вы могли и спать в это время. Верно?
Следователь встал и выглянул в окно. Его плащ на заднице был живописно измят.
– Так вы говорите, он прямо вот тут и лежал?
Аристарх Матвеевич кивнул и тут же добавил:
– Да.
– Какой интересный у вас цветок, – заметил следователь, оборачиваясь от окна. – Как он называется?
– Я не знаю, – как бы в прострации ответил Аристарх Матвеевич, захваченный своими мыслями. На него вдруг обрушилось понимание бренности всего сущего и жуткой скоротечности человеческой жизни. Кроме того, его беспокоил тот факт, что сегодня он ещё не чистил зубы.
– Понятно, – сказал следователь Иртеньев. – И последний вопрос. Аристарх Матвеевич, не припомните, какого числа Рытик знакомил вас со своим завещанием?
– А? Вы о чём?
– Я просто хотел уточнить, когда оно было составлено.
– Я не знаю… О чём вы говорите?
Следователь молчал, разгуливая взглядом по лицу Аристарха Матвеевича. Наконец он сказал:
– Покойный оставил завещание в вашу пользу. Вы что же, не в курсе?
Если бы в этот момент Аристарх Матвеевич мог выйти и посмотреть на себя со стороны, он увидел бы довольно неприятную картину. Немолодой мужчина в жёваных брюках и тапках на босу ногу окаменело, подобно буддийскому божку, сидит на своей хрущёвской кухне, – а челюсть его ведёт совершенно самостоятельную жизнь, удаляясь всё дальше и дальше от лица своего хозяина.
– Как вы сказали?
И тут Аристарх Матвеевич засмеялся. Да нет – он самым настоящим образом захохотал! Он заливался всё пуще и пуще, и ему было неудобно перед следователем Иртеньевым, но он ничего не мог с собой поделать.
Глядя на него, улыбнулся и Иртеньев, и даже деликатно подождал, пока счастливый наследник преодолеет эту минутную слабость.
– И что там, в завещании? – растаскивая слёзы по щекам, стонал Аристарх Матвеевич. – Обоссаный матрас?
– Да нет. Всего лишь тридцать миллионов рублей.
Весёлость с Аристарха как ветром сдуло.
– Чего-о?!
Следователь качнул бровями.
– В завещании на ваше, Аристарх Матвеевич, имя, обнаруженном в квартире убитого, указаны банк и номер сейфа индивидуального хранения, в котором лежит упомянутая сумма. К сожалению, банк в воскресенье не работает, поэтому мы сходим туда завтра. А пока расскажите-ка мне, чем же всё-таки был обязан вам Виктор Афанасьевич Рытик?
Аристарх Матвеевич был не готов к таким сюрпризам с утра в воскресенье. Он видел – его пытаются в чём-то уличить (да что там! его уже уличили!), и его непричастность вынуждала его психовать. Мелькнуло: если бы это я всадил пулю в мокрогубого Рытика, я нервничал бы меньше.
Он начал было оправдываться и даже произнёс уже:
– Да ничего он… – как вдруг у него в душе всё перевернулось, и он стал противен сам себе.
– Мне нужно поговорить со своим адвокатом, – услышал он киношную фразу и не сразу понял, что говорит сам.
Мать родная, пронеслось в голове, чего я мелю, какой адвокат!
Лицо Иртеньева С. С. слегка окаменело.
– Это ваше право, – сказал он и встал. – Только прошу учесть, сегодня я с вами разговариваю как со свидетелем, и как свидетель вы обязаны давать показания. Никаких обвинений вам, Аристарх Матвеевич, не предъявлено и, надеюсь, предъявлено не будет, а потому адвокат здесь совершенно ни при чём. Надеюсь, вы понимаете, что свидетель по делу и обвиняемый – это, как говорят в Одессе, две большие разницы. – Он направился к двери, но обернулся. – Завтра в девять мы должны быть в банке. Вам нужна повестка?
– Вообще-то я в отпуске… – растерялся Аристарх.
– Всего доброго, – и он вышел из кухни.
Аристарх Матвеевич вздрогнул, услышав, как хлопнула входная дверь. В нём во весь свой гигантский рост вставало осознание того, какую дурость он только что совершил.
– Кретин! – сказал он вслух. – Кретин!
Хотелось побежать следом и всё рассказать.
– Что! Что рассказывать-то! – Аристарх Матвеевич не замечал, что уже кричит. – Я выложил всё, что видел! господи!.. Завещание какое-то…
Всего лишь тридцать миллионов рублей… Да не может этого быть! Откуда у Витеньки, у пропойцы этого, такие деньги! Бред!..
Аристарх Матвеевич закурил. Заметил, что дрожат руки.
Эй-эй, сказал он себе, ну-ка, успокойся, чего ты расходился. Если это шутка, про деньги, – завтра всё выяснится. Ты же не виноват… А если не шутка? А если не шутка, значит, ты и убил. Ага, очень смешно!
Промелькнули, как во сне, обрывки виденного и слышанного. Голый Витенька с мертвенным загаром… Брови следователя Иртеньева и его слова "…как говорят в Одессе…". Размытым пятном в разинутой форточке Витенькина сожительница…
Может, спуститься да поговорить с ней? Не она ли кричала там, внизу, сегодня ночью?
Мысль эта показалась довольно удачной, и Аристарх Матвеевич накинул пальто и спустился вниз.
Когда он ещё только подходил к двери квартиры № 2, он понял, что ничего узнать ему не удастся. Дверь была опечатана. Он бросил угрюмый взгляд на приклеенную официальную бумажку и вышел на крыльцо.
На скамейке сидели две старухи.
Удачно я выглянул, подумал Аристарх Матвеевич, тут, как в ЦРУ, информация всегда с пылу с жару.
Одну из сидящих он знал. Это была тётка Роза, известная всему кварталу как санитар природы – её коньком был сбор стеклотары. В этом презираемом всеми ремесле она достигла таких высот совершенства, что среди бомжей и выпивох в своё время слыла настоящей колдуньей.
Аристарх подошёл ближе. Старушки повернули головы.
В глазах тётки Розы светилась волхвическая мудрость. Эта женщина-эпоха ещё помнила те благословенные времена, когда пустая бутылка стоила 12 копеек! Эх, было времечко… Бутылочный бизнес процветал, ещё не было миллионеров, но все были богаты и, выпив, не клали бутылку в карман. Злодейка жизнь – что бурный океан. И первая волна повышений цен на посуду буквально выбила краеугольный камень из фундамента её благополучия. Бутылки попросту перестали выбрасывать. Пришлось менять амплуа – тётка Роза подвизалась в торговле кичевой литературой. Всяческие сонники, травники, лечебники, оккультная ахинея, похабные анекдоты и анекдоты политические, нескончаемые брошюрки о сексе и царях-извращенцах не иссякали на её лотке. А если добавить сюда агитлистки анархистской партии, можно понять, что именно в этот период своей блистательной жизни тётка Роза занималась по-настоящему грязным делом. Эту новую статью её доходов скушало обвальное развитие гласности. Се ля ви. И вот на старости лет, закалённая в боях и умудрённая опытом, она вновь вернулась к своему высокому призванию – сбору пустых бутылок. Теперь, правда, это уже не назовёшь благородной миссией – нынче это скорее великомученический венец. На дворе – полная победа плюрализма. Народ нищ, тара сплошь импортная, а и своя – найди ещё, где принимают. Вот и сидит тётка Роза на солнышке у подъезда как динозавр былых времён.
– Аристарх Матвеич! Слыхали? – Роза без всякой преамбулы перешла к сути. – Витька-то! А?
Аристарх Матвеевич решил схитрить.
– Нет, а что случилось?
– Да как же! Весь двор с утра на ушах! Убили Витьку-то!
– Да ну!
– Убили! Из автомата! Ночью сегодня стрельба была! Вы разве не слыхали?
– Меня дома не было.
– А-а, – Роза почесалась. – Вот тут он валялся, ещё кровь осталась. Ментов с утра было!.. Допрашивали всех. Меня тоже допрашивали. К вам разве не заходили? Ах да, вас же не было… А Верка-то – тю-тю. Вот ведь блядва!
– Кто это – Верка?
– Баба его, кто ж ещё! С Веркой он жил последний-то год! Причастная, видать, раз струхнула.
– Да кому он нужен, стрелять в него, – забросил крючок Аристарх Матвеевич.
Роза сотворила загадочное лицо и поманила Аристарха Матвеевича пальцем.
Он приблизился.
– Мы тут с Машей сейчас как раз об этом говорили… (Маша сидела как в рот воды набравшая.) Девчонки говорят, деньги у него крупные нашли! – сообщила она зловещим шёпотом. – А порешила его мафия! Вот тебе и разгадка!
– И сколько денег? – подыграл он.
Девчонки переглянулись.
– Миллиона два! – сообщила Роза, сама обалдев от своей смелости.
Аристарх Матвеевич изобразил на лице недоверие.
– А в квартире-то у него притон был! – продолжала она. – Вот денежки и стекались. А пил он для отводу глаз. Чтоб, значит, быть как все. А вчера, видать, чего-то не поделили. А ещё в квартире у него менты цветок какой-то чудной нашли. С глазами. И ещё… – Розу начинало заносить. – Ещё, говорят, в больнице, перед смертью, он что-то про тебя, Матвеич, сказал.
– Про меня?
– Да. Вот, у Маши спроси, у неё сестра в больнице нянечкой работает. Она сегодня в ночь аккурат на дежурстве была.
Маша утвердительно кивнула.
– Да ну вас! – Аристарх Матвеевич отмахнулся.
– Вот те истинный крест! – Роза осенила себя крестным знамением.
– И что же он про меня сказал?
– Что сказал – не знаю, а только последние его слова были о тебе. – И шёпотом: – Синими остывающими губами твоё имя шептал! Александра врать не станет.
Маша снова кивнула.
Роза сощурила глаз и будто прицелилась.
– Ты, Матвеич, часом, не из ихней компании?
Он вздрогнул.
– Я-то? Само собой! Приглашаю и вас, девочки, на сегодняшнюю оргию. Вход – сто тысяч. Придёте?
Аристарха почему-то начало потрясывать.
– Тьфу! – сплюнула Роза и пообещала: – Подожди, голубчик, и до тебя доберутся!
Кто до него доберётся, Аристарх Матвеевич выяснять не стал. У него вдруг схватило живот. Вот ещё новости!
Он развернулся и нырнул в подъезд. Мигом взлетел на этаж. В нетерпении повернул ключ и не разуваясь ввалился в ванную. Вывернуло. Он не ел со вчерашнего дня, поэтому ничего не вышло. Было ещё несколько позывов, потом стало полегче. Он сел на край ванны и опустил голову. В висках стучало. Ты ещё не чистил зубы, Аристарх… Усмехнулся. Взял тюбик с пастой и взглянул на себя в зеркало. Цветок с глазами. Открыл рот. И с зубами. Бросил тюбик обратно в стакан, ополоснул лицо, снял чёботы и побрёл на кухню.
Белый свет втекал в окно. Сердце упало. Его "доктор" цвёл! Он никогда не видел его цветущим, хотя, сколько себя помнил, "доктор" всегда стоял у них на подоконнике. И в старой квартире, и в новой, и даже переезжая сюда, он захватил с собой этого уродца как кусочек той, прежней, жизни. Растение и человек были чем-то схожи. Да, Аристарх знал это. Он угадывал: насколько нескладен его зелёный друг внешне, настолько сам он неуклюж внутренне.
А вот теперь его "доктор" цвёл! Это было дико. Это было так же дико, как увидеть беременного мужика. Аристарх Матвеевич подвинулся к окну. Вытянул шею и отёк взглядом это чудо.
Цветок красовался в гордом одиночестве. Огромный и вульгарный. Он почему-то вылез из основного стебля посередине и теперь изогнулся и с удивлением смотрел на то, что его держит. Он имел свой собственный стебель и был настолько уверен в себе, что казался спускающимся по стволу диковинным животным. Размеры цветка заставили Аристарха напрячь память: он уже приходил сегодня на кухню и… весь этот разговор со следователем… мятый плащ… отмотай-ка ещё… Какой интересный у вас цветок… Вот! Он сказал "цветок"! И только ты, Аристарх, опять ничего не заметил. Что у тебя с головой, дружок?
Мясистые лепестки, словно вымазанные не вполне свернувшейся кровью, царили на кухне. Форма венчика напоминала… о боже! У Аристарха возникло желание оборвать эту мерзость, паразитирующую на его старом испытанном друге. Снова напомнил о себе желудок… Знакомые контуры, влажный, сальный разрез, отороченный редкими ворсинками, словно влагалище волосками.
И тут вернулась память. Ведь он высыпал туда семена! Ну конечно, как он мог забыть! Смерть Витеньки, Иртеньев – всё это выбило его из колеи. Должно быть, именно эти семена (он помнил их звёздчатый контур) дали такой неожиданный эффект.
Всегда немного подвянувший, подсохший "доктор" – что и говорить, хозяин частенько забывал его поливать, – сейчас расправил свои ладони, налился силой и жизнью. Какой странный союз, подумал Аристарх. Что ж, он искренне желает своему чаду долгих лет и здоровой жизни.
От сердца отлегло. Живи, пизда, цвети и пахни, патетически измыслил Аристарх Матвеевич. В голове мелькнули похабные ассоциации, но он только криво усмехнулся.
Весь этот день он провёл дома в размышлениях о превратностях судьбы своей и мира. В 13:45 сел смотреть футбол, потом варил суп и ел его.
Желудок больше не капризничал, лишь при мысли о тридцати миллионах начинало сосать под ложечкой.
Несколько раз хотел сходить позвонить Лёхе, рассказать другану о случившемся, но так и не собрался, рассудив, что надо сперва хоть немного разобраться самому.
Вечером, уже перед сном, зашёл на кухню покурить, а заодно проведать своего зелёного брата, обременённого женским половым органом.
– Ну что, дружище? – спросил он, наклоняясь к растению. – Не высосала она из тебя ещё последние соки, а?
Приметил, что "доктор" и в самом деле как будто сжался. Или это был всего лишь контраст с цветком-исполином?
Ночью во сне летал.
Сон был хороший, вот только начался он не очень. Аристарх Матвеевич увидел себя из форточки голым внизу на земле. Причём, из форточки он высунулся тоже голым. Потом он слетел к тому, который лежал, и как бы вошёл в него, слился. Стрела дома, облитая жёлтым солнцем, прямо из его глаз уходила в бирюзовое небо, и было тепло и хотелось ввысь. Так он и сделал. Поднимался медленно, и каждый камень в стене всеми своими трещинками прошёл перед его взором. За стеклом своего окна увидел друга. Почему-то это был кактус. Он цвёл, мирно, бледно-розово. Аристарх Матвеевич не стал задерживаться у кактуса, поплыл выше. И так он поднимался и поднимался, его парение не добавляло ни новых впечатлений, ни новых эмоций, перед ним была всё та же стена, и только редкие окна в занавесочках и горшках скрашивали его путешествие наверх. Возношусь, подумалось ему. Покой снизошёл в его душу, спину пригревало, всё тело сковала невыразимая истома, и он улыбался и засыпал. И он действительно уснул в своём сне, потому что когда он снова открыл глаза, то не было уже ни бесконечного дома, ни занавесок, ни кактусов. Он по-прежнему парил в воздухе, но теперь под ним проплывали лаково блестящие озёра и тянулись изумрудные луга. Расшалившись, он стал выделывать в воздухе разные штуки, всякие па, антраша и кульбиты. Душа его пела и искрилась, и, окончательно захмелев, он понёсся ракетой навстречу жёлтому пятну светила, и не было ветра, который бы раздувал его волосы, и становилось всё жарче и жарче. Наконец стало совершенно невыносимо, и он повернул назад…
Проснулся Аристарх Матвеевич весь в поту. Пододеяльник и простыня под ним были мокрые. И пот стекал по вискам, и до колик хотелось в туалет. Сегодня понедельник, стукнула мысль. И зачастило, зачастило сердце.
Утёрся краем одеяла и сел.
Итак, понедельник. Что день грядущий нам готовит… Все чёрные мысли, связанные с событиями последних двух дней, ожили и зароились у него в голове.
А жить-то надо, решил он и пошёл ссать.