НЕ СДАВШАЯСЯ ПОЛЬША

Вот я сподобился! Какая же зараза –
любовь юнца, да будет проклята стократ!
Все тридцать витязей во мне взыграли разом,
из моря вышедши и не зашедши взад.

Всю щекотливость нам усугубляла мама
(орлы столкнулись и срослись в её бровях),
но я подделал ключ от этого сезама,
да и не нужен ключ, коль дочка на дверях.

Когда вам с жезлом на двоих – едва пятнадцать,
то вряд ли видится хоть что-нибудь вкрупне.
Хотелось большего, но только целоваться
она позволила. Лишь целоваться! Мне!!

Она позволила!!! – облом из всех обломов!
В её диване, без сомненья, был изъян.
Была полячкой иль еврейкой, от погромов
в душе берёгшей свой еврейский бриллиант,

и не дала. Но как хотела! Вспоминая
теперь возню свою на ней и сползший плед,
я точно знаю, что довёл её до края.
До края пропасти в её тринадцать лет.

Теперь ей пятьдесят. А может быть, и больше.
Конечно, больше, и гудит от внуков дом.
Любимая моя, не сдавшаяся Польша,
как хорошо, что я с тобою не знаком.