* * *

Там, где берёза иероглиф че́рнит,
Где дрожь осин как танец одалиски,
Лесной тропой средь ежевичных терний
Неслась кибитка в солнечном опрыске.

И свой камзол, весь в огненных заплатах,
Стелил ноябрь под шалые ободья,
И в спицах ослепительно крылатых
Мелькали его пёстрые лохмотья.

И конь гнедой, каурый или чалый,
Иль розовый от утреннего мрева,
Кидал подкову, как ребёнок малый
Кидает оземь цацку с криком рева.

Он нервно шёл; его сопровождали,
Как ярмарочный шум, как россыпь знаков,
Лихие бубенцы – его скрижали,
Чей треньк ему от века одинаков.

Он нервно шёл – и уводил с собою
Всех скоморохов буйною толпою.
А там, где он повздорил с муравою, –
Остались оспины, изрыв лицо земное.

И день зевнул – до слёз, до древохруста,
И в ямины скатились эти слёзы,
Заполнив их живительно и густо.
А к вечеру ударили морозы.

И слитки бега чалого гуляки
До вешних дней зима приберегала,
Пока земля, забыв об этой драке,
Тех чистых слёз, алкая, не впитала.