ПОЙ!

Когда в тебе все силы разом
иссякнут, словно от хулы,
и твой непобедимый разум
споёт прощальное "курлы",

когда ты, жалок и недужен,
поймёшь, не занятый ничем,
что всем вокруг ты стал не нужен,
да и себе-то – низачем,

иди туда, куда уходят
все те, кто больше не у дел,
и где все твари по природе
своей – есть сущности без тел,

туда иди, где горячее,
куда спокон тебя влекло:
где сера гуще, жар сочнее,
где тот, что с вилами и Ко,

и где полно клыкастых бестий,
что отторгает мать-земля,
где все, кто одиноки, вместе
скулят одно: финита ля.

Быть может там, среди уродов,
томясь как вялый артишок
в плену котлов и сковородок,
ты вдруг воскликнешь: хорошо!

И, прокоптив углём древесным
своё срамное неглиже,
уже не вспомнишь о телесном,
не говоря уж о душе.

Не вспомнишь ты, как ретиво́е
в груди плясало гопака,
как напряжённой тетивою
звенела каждая строка,

и не прокрутишь на начало,
до ламца-дрица-гоп-ца-ца,
и будет всё – одно мочало,
одно мочало, без конца.

Ни галуны, ни позументы
пускай тебе не по чинам,
пока живёшь – лови моменты,
в моменты жизнь заключена.

И насмерть стой, пока, хоть тресни,
не пал последний твой редут,
и пой свои шальные песни,
поскольку завтра не дадут.

А у черты со всех силёнок
зажми зубами не обол,
но – русский, жгущий до печёнок,
лукавый, солнечный глагол.

Доешь обед, пуская ветры,
и слушай, как баском тугим
кишок ликующие метры
поют тебе последний гимн.