* * *

Зрачком до слёз промеренная даль
и солнце, что, привстав, уже садится,
и полсталетней выдержки печаль,
всё ковыряющая в сердце спицей,
и к ним, как не последняя деталь, –
замученная в кулаке синица;

засим идут бессонница и мгла
с названьем лето, но не лето вовсе,
поскольку у него спроси тепла –
оно немедля превратится в осень,
и сучий брёх, торчащий как стрела
из мозжечка пером многоголосья;

добавим к куче то, чего нельзя
туда не кинуть: глупую привычку
существовать, и дома – в шестьдесят –
отсутствие, и думу-рахитичку
о бесполезности всего и вся –
от курицы до ейного яичка, –

и мы, возможно, обнаружим смысл,
который правит всей моей вселенной,
где я и режиссёр, и сценарист,
и даже сам себе военнопленный
и где я вынужден любую мысль
орально ублажать и внутривенно,

где у всего первопричиной лень,
где свет парадоксально неподвижен,
где из угла маячат что ни день,
чудесно не отбрасывая тень,
в последний путь намазанные лыжи.