ПАУК

Я лёг вздремнуть и тут увидел вдруг:
ко мне из тьмы спускается паук.
Я чётко видел его хищный глаз,
шерстистое, почти собачье, брюхо.
А может, спал я? – Нет, не в этот раз.
И точно не был в этот раз под мухой.

А он спускался, зыркая вокруг.
Нет, я не спал. И это был паук.
Всё дёрнулось во мне, дабы бежать
(в большом всегда от малого боязни),
но я молчал и продолжал лежать,
смиряя в гландах волны неприязни.

А он спускался. Видно, для него
я был большим, огромным Ничего,
гигантским кряжем, тёплым валуном,
плато Небраски, лесом Амазонки.
Его зрачки ходили ходуном,
а ножки были выморочно тонки.

Как тлеющая спичка сквозь янтарь
в слюде окна проблёскивал фонарь,
и в комнате качался рыжий свет.
Паук повис на нити, что из попы
его тянулась, нисходя на нет
вверху, под потолком, подобно стропам.

Я не дышал. Вернее, я дышал
(поскольку он не шибко мне мешал),
но как-то так, незримо, невзначай,
как будто рыбой, будто через жабры.
А он как будто говорил мне: чай,
струхнул ты от моей абракадабры?

Трюкач мой милый, глупый шелкопряд!
В тебе, как и во мне, – всё через зад,
поскольку жизнь – всего лишь канитель[1],
эквилибристика и клоунада,
и мы висим, глазея, в пустоте,
и нет того, кто держит нитку, рядом.