ДОМ

Ты для него была как почесть,
он верил в ласку лёгких рук,
но вдруг узнал и понял вдруг,
что стал одним из одиночеств –
одним из двух. Одним из двух.

Мой дом завшивевшим барбосом,
в глазах которого вина,
весь первый год скулил и на
любой вопрос гремел вопросом:
хозяин, милый, где она?

Ну что я мог ему ответить?
Трепать по морде? Молвить: брат,
ведь ты ни в чём не виноват,
и мы с тобой давно не дети,
уймись, родной, забудем, брат?

Я признаю, что был немыслим,
что стал глупцом на склоне лет.
И вот бессмысленный ответ:
остались дом и я, и мы с ним.
"Мы с ней" – понятья больше нет.

Он до сих пор в недоуменьи:
зачем полупуста кровать
и кто решился волю дать
теням и пыли запустенья?
И не бежит уже встречать

меня в дверях. Он обескровлен
и к смерти, кажется, готов.
Он не приемлет ни котов,
ни голубей дурных под кровлей,
и шерсть торчит из всех углов.

Он по ночам в комодах рыщет
(я слышу стоны половиц),
среди клубков, среди тряпиц
её забытый запах ищет
в обход забытых ею спиц.

Качает время паутинки
в углах, куда не ходит свет,
и заблудившийся рассвет
находит лишь мои ботинки,
что спят у входа в туалет.

Но иногда – я в это верю! –
чтоб эту муку превозмочь,
мой дом готов сорваться в ночь,
куда-нибудь, туда, за нею,
совсем как я тогда – точь-в-точь…

…вернуть её, пройдя до края
проводником, поводырём,
и снова верным стать жильём,
себя и нас объединяя
великой надобностью в нём.